История всемирной литературы Т.7
Шрифт:
В стороне от бытописательной, психологической прозы стоит творчество Чарлза Доджсона (1832—1898), скромного математика-клирика из Оксфорда, талантливого лингвиста и рисовальщика, увлеченного фотографа, писавшего под псевдонимом Льюис Кэрролл. Чарлз Доджсон — автор серьезных математических исследований; Льюис Кэрролл — создатель «Алисы в Стране чудес» (1865), «Алисы в Зазеркалье» (1872), книг, занимающих свое прочное место в мировой классике.
Если подойти к «Алисе в Стране чудес» и «Алисе в Зазеркалье» формально, то надо будет признать, что это сказки для дочек своего коллеги по Оксфорду, ректора колледжа Крайст Черч Лидделла, а в первую очередь, для своей любимицы Алисы Лидделл, по имени которой и названы эти книги. Конечно, это сказки, правда, очень странные, усложненные и скорее всего их адресат — взрослые, а не дети. С литературной точки зрения они связаны с классической фольклорной
Иллюстрация Д. Тенниэла к повести Л. Кэрролла «Алиса в стране чудес»
Гравюра. 1865 г.
Полностью выводить Льюиса Кэрролла за рамки традиции невозможно, да и неверно. Идея сказки, сказочного мира, сказочной философии существенна для понимания природы творчества и мировоззрения Диккенса: элементы сказки можно выделить во многих и не только романтических, но и реалистических произведениях писателя. Есть у него и «чистые» образцы сказки — скажем, «Волшебная косточка» (1868). И все же диккенсовская сказка с ее всепобеждающей идеей добра далека от сказки Кэрролла. Ему ближе в этом смысле Теккерей, автор ироничной сказки-пародии «Кольцо и роза» (1855). Близость обнаруживается в первую очередь в том, что у Теккерея и у Кэрролла пародия направлена на расхожие образцы популярной литературы. Но есть и весьма важное отличие: своеобразие сказочного мира Кэрролла, с его узаконенной относительностью времени, понятий, физических характеристик и т. д., в том, что ирония — не средство осмеяния, а средство философского, научного постижения мира. Здесь Кэрролл скорее обнаруживает свою глубокую внутреннюю связь с романтиками, его ирония по своей природе и по своему назначению сродни романтической. У Диккенса, а уж тем более у Теккерея внешний, вещный, обычный мир не подвергается разрушению. У Кэрролла из-за того, что обычные ходы сказки, узаконенные и фольклорной и литературной традициями, подвергаются столь решительному переосмыслению, этот мир в конечном результате разрушается, но при этом выявляется и новое свойство сказочного алогичного мира — нонсенс. В этом отношении Кэрролл близок поэту-эксцентрику, талантливому рисовальщику Эдварду Лиру, автору «Книги нонсенса», вышедшей в 1848 г. и ставшей, в известной степени, вехой в развитии английской поэзии. Герои-чудаки, герои-безумцы, пришедшие к Лиру из английского фольклора, плотно заполнили мир стихов поэта, а потому есть некоторые основания предполагать, что в книги Кэрролла перекочевали безумный мартовский заяц, шляпник, рыцари, безумная герцогиня и т. д. Обычный, реальный, размеренный викторианский мир дрогнул под пером Кэрролла, уступив место стихии сна, видения, кошмара. Сны, кошмары — классическая принадлежность романтической литературы (например, английская готическая проза, поэзия Колриджа, Шелли), но важно, что сны и кошмары у Кэрролла совсем иные. В них нет трагедийности, драмы — напротив, они веселы и добродушны.
Из-за того что двойная жизнь, явь и сон, реальность и ее зеркальное отображение — отчетливые приметы мира Кэрролла, напрашивается сравнение этого мира со «Странной историей доктора Джекиля и мистера Хайда» Стивенсона. Однако структурно похожие произведения, проблемно и содержательно они далеки друг от друга, хотя оба вписываются в традицию английского неоромантизма, правда, с той разницей, что Стивенсону свойствен драматический этический колорит, практически отсутствующий у Кэрролла.
Природу оригинального мира Кэрролла очень точно определил Честертон, заметив, что здесь привычный к порядку, респектабельности английский ум ощущает себя как бы на каникулах. Чопорность, размеренность отсутствуют, но зато властвует романтическая стихия английского национального характера, обузданная в обычной каждодневной жизни системой веками вырабатываемых условностей.
Не менее важно и то, что книги Кэрролла — предтечи будущей интеллектуально-игровой литературы. Научный подход к миру и человеку, идея относительности как определенный взгляд на действительность
ТВОРЧЕСТВО ДИККЕНСА 50—60-х ГОДОВ
50—60-е годы — начало нового периода в творчестве Чарльза Диккенса (1812—1870). Иными стали акценты и доминанты: укрепляется реалистическая сдержанность, сбалансированность посылок и выводов, гармония; в книгах ощутимо и большее жизнеподобие, и больший психологизм. Это время создания крупных, монументальных социальных полотен. Бальзак поставил перед собой задачу стать «секретарем французского общества». Диккенс так свои цели не формулировал, однако на страницах его романов 50-х годов постепенно сложился объемный, многомерный образ действительности: им был дан глубокий, социально и художественно убедительный анализ институтов, механизма общественной, политической и экономической жизни Англии.
Многие нравственные проблемы, которые были лишь намечены Диккенсом в романах 30—40-х годов, теперь получают глубокое толкование.
Это происходит в значительной степени потому, что этика по большей части не мыслится им теперь в отрыве от социального, как собственно и социальное понимается в этико-онтологическом аспекте бытия. Такой двуединый подход дал возможность Диккенсу, в раннем творчестве которого уделялось не так много места психологическому анализу, создать в эти годы образы, отмеченные психологическими прозрениями.
Изменилась и поэтика: романы все меньше напоминают огромные, бесформенные, хотя и полные очарования, здания. Поздним романам Диккенса присущи гармония рисунка, взаимоподчиненность и соразмерность частей. «Реалистическую доминанту» определяли в значительной степени и изменившиеся общественные настроения писателя, связанные с кризисным положением Англии в 50-е годы.
Чарльз Диккенс
Фотография «Гарней и сын». 1867 г.
Серьезным бедствием для страны, и в первую очередь для английского народа, стала Крымская война, в ведении которой, по мнению Диккенса, проявилась крайняя бестолковость правительства. Серьезные недостатки видит он и в управлении внутренними делами страны. В начале 50-х годов разразилась страшная эпидемия холеры. Правительство, однако, бездействовало, и возмущенный Диккенс опубликовал в своем журнале «Домашнее чтение» обращение «К рабочим людям», которое в сложившейся ситуации прозвучало как революционный призыв. В его речах и письмах этого периода звучат весьма мрачные прогнозы относительно создавшегося положения: существующая система требует кардинальных изменений, народ не будет мириться с той ролью, что отведена ему в управлении страной. «Ничто сейчас не вызывает у меня такой горечи и возмущения, как полное отстранение народа от общественной жизни...» Он предрекает «пожар, какого свет не видел со времен французской революции».
Но все же, констатируя критическое положение, создавшееся в Англии, Диккенс, убежденный противник насилия, верный своей программе отрицания революционных преобразований, весьма настороженно относится к требованиям чартистов, новый подъем движения которых пришелся на 1854 г.
Неблагополучно обстояли дела и в личной жизни писателя. Сложные отношения с женой, приведшие в дальнейшем к разводу, и связь его с актрисой Эллен Тернан нанесли серьезный удар по этической цитадели писателя — семейной жизни. Ему теперь уже трудно было верить в спасительную роль домашнего очага.
С такими настроениями Диккенс создавал свои большие социальные романы: «Холодный дом» (1852—1853), «Крошка Доррит» (1855—1857), «Тяжелые времена» (1854).
Ни в одном предыдущем романе Диккенса нет такого ощущения социальных взаимосвязей, нет и такого глубокого осмысления судьбы каждого отдельного индивида в соотношении с судьбой целого класса и — шире — всего социального организма. Личные тайны, скрытые завещания, совершенные злодейства не только вехи, которыми помечены частные судьбы, они — производное от общественных процессов. В тайнах тоже есть свои закономерности, раскрывшись, они обнажают скрытые пружины огромного социального организма.