История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 10
Шрифт:
Полчаса спустя вернулся канцлер, чтобы сказать, что герцогиня не может сейчас меня принять, но что она приглашает меня на ужин и на бал. Я уклонился от бала, сказав, — что было правдой — что у меня есть только летняя одежда и одежда черная. Это было начало октября, и было холодно. Канцлер вернулся ко двору, и я отправился в гостиницу.
Полчаса спустя пришел камергер приветствовать меня от имени Ее Высочества и сказать, что бал будет в масках и что я могу, соответственно, явиться в домино. Его можно купить у евреев.
— Бал, — сказал мне он, — будет пышный, но фурьеры двора направились оповестить всю знать, что все будут в масках из-за иностранца, который, будучи в Миттау проездом, отправил вперед свои чемоданы.
Я ответил, что огорчен что явился причиной этого изменения, но он заверил меня, что,
Поскольку монета Пруссии не имеет хождения в России, еврей явился ко мне, чтобы спросить, есть ли у меня фредерики, предлагая дать мне в обмен дукаты без всякой потери. В ответ я сказал, что у меня есть только дукаты, и он ответил, что он это знает, и даже, что я их отдам по очень хорошему курсу. Я не понял, что он хочет сказать, и он повторил, что он даст мне две сотни дукатов, если я соглашусь их ему отдать в Петербурге рублями. Немного удивленный легкомыслием этого человека, я сказал, что возьму только сотню, и он мне тут же их отсчитал. Я дал ему ассигнацию на банкира Деметрио Папанелополо, к которому да Лольо дал мне письмо. Он поблагодарил меня и ушел, сказав, что отправит мне домино. Ламберт его проводил, чтобы заказать чулки. Минуту спустя он сказал мне, что тот сказал хозяину, что я выбросил дукаты на ветер, отдав три горничной м-м Кайзерлинг.
И вот таким образом ничто в мире не является ни легким, ни трудным, а лишь относительно способа это воспринимать, а также от капризов фортуны. Я не получил бы ничего в Миттаве без этой гасконады с тремя дукатами. Это было чудом, что девушка должна была об этом рассказать, и еврей, чтобы заработать на обмене, прибежал предложить дукаты великолепному сеньору, который с ними так легко обходился.
Я велел себя везти ко двору в назначенный час, там г-н де Кайзерлинг представил меня герцогине, а та — герцогу; это был тот знаменитый Бирон или Бирэн, который был фаворитом императрицы Анны Иоанновны и регентом России после ее смерти, затем приговорен к жизни в Сибири на двадцать лет. Он был ростом шесть футов и видно, что он был раньше красив, но старость уничтожила его красоту. Через день я имел с ним долгую беседу.
Через четверть часа после моего приезда бал начался полонезом. Как иностранцу герцогиня сочла долгом предоставить мне честь танцевать с ней. Я не знал этого танца, но он столь легок, что все его знают, без всякой необходимости учиться. Это настоящая процессия, состоящая из нескольких пар, из которых первая направляет движение направо и налево. Благодаря некоторому подобию па и жестов этот танец заставляет пары выказывать грацию. Это самый величественный и самый простой из всех танцев, в котором могут показать себя все персоны, участвующие в бале.
После полонеза танцевали менуэты, и дама, скорее старая, чем молодая, спросила у меня, знаю ли я танец «Любезный победитель». Я сказал, что да, слегка удивленный желанием этой дамы, так как она могла блистать в этом танце в пору своей юности. Со времен Регентства его больше не танцуют. Это было чудом для молодых дам.
После большого контрданса, где я был партнером м-ль Мантейфель, самой красивой из четырех фрейлин м-м герцогини, она сказала мне, что сервировали ужин. Я предложил ей свою руку и оказался сидящим около нее за столом в двенадцать кувертов, где я оказался единственным мужчиной. Остальные одиннадцать были старые барыни. Я был поражен тем, что в маленьком городе Миттау среди знати оказалось столько матрон такого возраста. Правительница проявила внимание, адресуя мне все время слово, и в конце ужина она предложила мне стакан ликера, который я счел Токаем, но это оказалось не что иное как старое английское пиво. Я нашел его превосходным. Мы вернулись в бальную залу.
Тот самый молодой камергер, что пригласил меня на бал, познакомил меня со всеми знатными дамами города, но у меня не было времени заняться ни одной из них.
Назавтра я обедал у г-на де Кайзерлинг, и отправил Ламберта к еврею, чтобы он прилично оделся.
На следующий день я был приглашен на обед ко двору, вместе с герцогом, где присутствовали только мужчины. Этот старый принц все время говорил со мной. К концу обеда речь зашла о богатствах страны, которые состоят только из шахт и минералов. Я осмелился говорить, что
Если бы я знал, когда начал говорить с видом знатока, что меня слушает подлинный знаток, я бы, разумеется, говорил намного меньше, потому что был, в сущности, весьма в этом невежествен; но я растерялся, потому что не мог такого предположить. Сам же герцог захотел считать меня весьма знающим.
Выйдя со стола, он отвел меня в свой кабинет, где попросил дать ему пятнадцать дней, если я не очень тороплюсь ехать в Петербург. Когда я заявил, что весь в его распоряжении, он сказал, что тот камергер, что говорил со мной, отвезет меня посмотреть все сооружения, что есть в его герцогстве, и я смогу написать все свои соображения по поводу их экономики. Я согласился, и мой отъезд был назначен назавтра. Герцог, довольный моим согласием, вызвал камергера, который пообещал мне быть на рассвете у дверей моей гостиницы в коляске с шестеркой лошадей.
Едва прибыв домой, я собрал свои вещи и сказал Ламберту быть готовым выехать со мной вместе со всем своим математическим багажом, и когда я рассказал ему, о чем идет речь, он заверил меня, что, хотя он и незнаком с этой наукой, он охотно послужит мне всем, что знает.
В назначенный час мы выехали, трое в коляске, слуга на запятках и двое других впереди верхом, вооруженные саблями и ружьями. Каждые два или три часа мы прибывали в какое-то место, где меняли лошадей и освежались, что-то ели и пили хорошие вина — рейнские или французские, которых было достаточно запасено среди провизии, взятой с собой в коляску.
В нашем турне, которое продолжалось пятнадцать дней, мы останавливались в пяти местах, где имелись сооружения для работы в шахтах, либо по меди, либо по железу. Мне не надо было быть знатоком, чтобы записать кое-что, достаточно было поразмышлять, в основном об экономии, что было главным, о чем просил меня герцог. Я преобразовывал в каком-то месте то, что считал не полезным, а в другом месте рекомендовал увеличение производства, чтобы увеличить доход. В главной шахте, где в работе были заняты тридцать человек, я порекомендовал сделать канал, выходящий из речки, который, хотя и очень короткий, благодаря своему уклону мог, при открытии шлюза, приводить во вращение три колеса, что позволяло директору шахты избавиться от двадцати рабочих; и Ламберт, по моей инструкции, нанес весьма точно план работ, измерил высоты, нарисовал шлюзы и колеса и сам наметил места, где надо подсыпать земли для ограждения справа и слева канал, вплоть до его окончания. Посредством различных других каналов я осушил большие пространства, чтобы получать в большем количестве серу и купорос, которым были пропитаны осматриваемые нами земли.
Я вернулся в Миттау очарованный, чего никак не ожидал и не предполагал, и открывший в себе таланты, наличия которых не знал. Я провел весь следующий день, переписывая набело мои наблюдения и перерисовывая в масштабе рисунки, которые к ним приложил.
Послезавтра я отправился представлять г-ну герцогу все мои наблюдения, которым он дал при мне самую высокую оценку, и в то же время я раскланялся с ним, поблагодарив за честь, что он оказал мне. Он сказал, что велит отвезти меня в Ригу в одной из своих карет, и что он даст мне письмо для принца Карла, своего сына, который стоит там в гарнизоне. Мудрый старик, исполненный большого опыта, спросил у меня, предпочитаю ли я украшения или их стоимость в деньгах. Я ответил, что от принца, такого как он, я предпочел бы деньги, хотя и счел бы себя вполне довольным, удостоившись чести поцеловать ему руку. Он дал мне записку, которой указывал своему кассиру выдать мне четыре сотни альберсталлеров… Я получил их в голландских дукатах, вычеканенных в монетном дворе Миттау. Альберсталлер идет за пол-дуката. Я отправился поцеловать руку м-м герцогине и обедал второй раз с г-ном де Кайзерлинг.