Итан Рокотански
Шрифт:
— Нормально, Дед, — задумчиво протянул я. — Хороший вечер получился.
— Согласен.
Зоя поцеловала меня в щеку и взяла за руку.
— Ну что, куда вы щас? Метро уже закрыто, смекаете ли.
— Прогуляемся ещё немного, а там такси вызовем, — я посмотрел на жену и она кивнула. — А ты?
Дед махнул.
— Мне надо ещё с некоторыми вопросами перетереть, — мы остановились и пожали друг другу руки.
— Ночью? — ехидно спросила Зоя.
Дед важно посмотрел на неё, затем на меня.
— Самые важные дела, как раз таки, и решаются ночью! Всему вас учить надо.
— Бывай,
— До встречи, малыши.
— Пока!
Березовский быстрым шагом пошёл в противоположную нашему направлению сторону и растворился в зелёных кустах.
— Жаркий вечер сегодня, правда? — тихо спросил я, аккуратно коснувшись носом щеки жены и обняв её. Она улыбнулась и попыталась высвободиться, тут же засопев.
— Ты колючий! Когда брился последний раз, ну?
— Ну...
— Ну-ну! — она щёлкнула меня по носу. — Всему тебя учить надо.
Я рассмеялся. На душе стало очень хорошо.
— Учи-учи. Уверен, твой процессор сообразительней моего.
Тут мы рассмеялись оба и двинулись дальше.
— Знаешь, — вдруг сказала она. — Нам надо почаще так выбираться. Не только в какие-то такие места, а ещё уезжать из города.
— Да. Прости, что не хотел говорить тебе. Я думал, это может быть опасно.
— Это, наверное, и есть опасно. Но, думаю, большая часть людей, которые туда ходят, имеют какой-то кодекс чести. Вряд ли бы они сделали что-то женщине.
— Да, пожалуй, ты права.
Мы шли по зелёной аллее, всюду пахло распустившимися цветами, жёлтые фонари выстроились в ряд по обе стороны, освещая дорогу. Кроме нас двоих не было ни души. Мы сели на одну из скамеек. Жена положила голову мне на плечо.
— Неплохое начало лета, правда? — сонно спросила она.
— Правда.
— Пойдем туда ещё раз?
— Не думаю, милая, что это лучшая идея.
— Выходит, пойдём?
— Выходит, пойдём.
Я почувствовал, что Зоя засыпает.
— Я вызову такси, — шепнул я и коснулся губами её виска.
Она кивнула.
Такси приехало достаточно быстро. Через минут двадцать пять мы уже были дома. Таксист во время поездки не проронил ни слова.
Когда жена улеглась в постели, свернувшись клубочком под одеялом, я отошёл в ванную, готовясь лечь вместе с ней. Снял футболку. Не сказать, что я обладал совершенным телом — лишь потихоньку занимался спортом, от чего был немного подкаченным. На левой стороне груди виднелся длинный, бледный шрам. На мгновение я ушел в свои мысли, вспоминая, как получил его. Затем умылся и собрался лечь в постель, как тут завибрировал телефон.
Я посмотрел на экран и взял трубку.
— Алло.
— Арыч, — раздался голос Петровича. — Здорово.
— Здорово, Петрович. Ты чего так поздно?
— Да, извини. Помощь твоя нужна. Не так, чтобы срочно, но если завтра вечерком подъедешь, было б хорошо. А то мало ли, планы какие.
— Я приеду.
— Буду ждать. Давай, Арыч.
— Давай, Петрович.
Глава 4. Да упокоится душа твоя
Вам не передать, сколько по Земле ходит ублюдков. И ладно бы, скрывай они свое ублюдство где-то внутри, опасаясь закона, Бога, или чего-нибудь еще: но некоторые из них действуют. Действуют без ограничений, без промедлений,
Николас Милл, военный журналист. О событиях на Сицилии перед началом специальных военно-наступательных операций
Волны находили приливами. Приливы разбивались о груды камней, больших и совсем маленьких. Миллионами брызг они атаковали норвежский берег, абсолютно безлюдный, совершенно холодный. Складывалось впечатление, что в этом месте никогда не было людей, настолько одиноким и безмолвным оно казалось. Не было даже птиц — возможно, были рыбы, но если и так, они не спешили появится из-под воды. В море, наверное, им было комфортнее. В отличии от нас.
— Рокки Гонцу, — тихо повторял в рацию кудрявый солдат. — Как слышно?
— Слышно нормально, — раздался знакомый голос. — Как у вас дела?
— Мы ничего не нашли.
— И мы тоже.
— Тогда возвращаемся на исходную. Конец связи.
— Принял. Конец связи.
Напарник посмотрел на нас с Хорнетом.
— Ну что, обратно?
— Пошли.
И мы пошли.
Несмотря на холод было достаточно безветренно. Отойдя от линии деревьев, от которой рукой было подать до моря, мы скрылись в гуще леса, после чего пошли неприметной, каменистой тропкой на восток. Шагали тихо и быстро, не сбивая дыхания. Сегодня вновь ничего не удалось.
Минула неделя с тех пор, как мы попали в плен к нацистам-норвежцам, после чего были освобождены норвежцами-сопротивленцами. Главным у них был человек с именем, совсем как норвежское не звучащее — Филипп. Это был высокий человек с седыми волосами и седой бородой. На вид ему было около шестидесяти, может, шестидесяти пяти лет. Он поведал нам о Сопротивлении — последнем народном оплоте Северного Трио в борьбе с нацистами. Филипп рассказал нам, что осталось уже не так много людей, готовых сражаться за свободу. Некоторые привыкали к войне и тоталитарному режиму. В этом заключался один из ужасов всех схожих времён — человек привыкает даже к самому настоящему аду, если котёл, в котором он варится, не так уж сильно горяч. Но дело было не только в этом. Война есть война, люди умирали, рук становилось недостаточно для ведения активных действий против власти. Несмотря на всё это, бойцы Сопротивления шли до последнего. А затем появились мы. Несколько дюжин выходцев НРГ, из которых в живых осталась только одна. И то, не полностью.
Филипп поведал нам свой план. Для нас — в особенности для Ветрогона — было удивительным, что старик сразу нам доверился. Но, с другой стороны, причин не доверять у него тоже не было. «Будь вы нашими врагами, — сказал он, — не сидели бы в подземелье за решёткой». Враг моего врага — мой друг. А если так, значит надо с ним объединится и дать прикурить уже врагу настоящему.
План заключался в следующем. В распоряжении Филиппа находилось несколько сотен человек, способных держать в руках оружие. Это, в действительности, не так много, если считать тех, кто не мог быстро передвигаться и годился лишь для защиты. Дополнением имелся наш небольшой отряд, состоящий из меня, Хорнета, Ветрогона, Петровича, Геркулеса, Рокки, Гонца, Кино, Вереска и Палача.