ИВ. Тетралогия
Шрифт:
Непроизвольно я отметил, что никаких запахов тления или разложения не чувствовалось, только пыль и обычная подвальная сырость. Однако, нужно было решаться. Позвав одну из жертв — дородную женщину средних лет, похожую на кухарку, я прокусил ей вену на запястье и, не удержавшись, сделал пару глотков, прежде чем поднес ее руку к иссушенным слегка приоткрытым губам Эширандора. От запаха алой струйки и мое горло непроизвольно судорожно сжималось, какие же мучения пришлось вынести этому мужчине, медленно иссыхая здесь, страшно даже представить.
Первое время почти ничего не происходило, потом я заметил, что коричневато-серая растрескавшаяся и сморщенная кожа мертвеца начала постепенно разглаживаться и приобретать более естественный цвет. Услышав, что сердце «кухарки» замедлило ритм, я решил заменить
— Погоди, приятель, не торопись, — обратился я к нему, хотя не представлял даже на тот момент, слышит ли он меня и насколько осознает происходящее. — Сейчас продолжишь.
Быстро заменив жертву на молодого крепкого мужчину, я уже не рискнул отвлекаться на собственную жажду, сосредоточившись на оживляемом. Приказав второй женщине перевязать кухарке руку, я отправил использованную восвояси, стерев, разумеется, эту часть ее воспоминаний.
Заменить этого мужчину на второго парня оказалось еще сложнее, Эширандор вцепился в него, как клещ, мне с большим трудом удалось спасти его от участи быть полностью выпитым. Вампир, хотя еще и не вошел в полную кондицию, теперь уже выглядел совсем не так плохо, хотя, конечно, был довольно сильно исхудавшим, но уже вполне осознанно смотрел по сторонам. Когда подошла очередь четвертого человека — очередной женщины, он уже проще согласился приостановиться, и за то время, пока я прокусывал ей вену, успел выдавить вопрос:
— Кто ты такой и что, черт возьми, здесь происходит?
Ну, теперь нужно постараться все деликатно объяснить. Я представился и попытался кратко изложить суть того, что здесь случилось десять лет назад, и что происходит сейчас, замечая, как глаза вампира наливаются бешеной яростью. Да, пожалуй, Эванджелину я выставил отсюда очень своевременно. Когда пришла очередь последней — третьей полненькой женщины, Эширандор уже вполне уверенно сидел на тюфяке и мог контролировать жажду. Было видно, что он очень хотел выпить еще, но уже вполне сумел сам остановиться.
— Где Эва? — взревел он, отстранившись от толстушки и встав, слегка покачнувшись, на ноги.
— Подождите, месье Эширандор, — я попытался преградить ему дорогу, но он оттолкнул меня и побежал к лестнице, ведущей наверх, — мадам Эванджелины сейчас здесь нет, — только и успел я крикнуть ему вслед.
— Где она?! Где эта подлая змея, эта предательница?! — злобно выкрикивал он, мечась по всему дому и не обращая внимания на мои попытки его остановить или образумить. Потом он замер, внимательно прислушиваясь, пытаясь найти жену по стуку сердца, и очевидно, крайне раздосадованный тем, что не может прямо сейчас свершить возмездие, он вдруг резко накинулся на одного из двоих оставшихся внушенных людей и впился тому в шею. Глаза вампира были налиты кровью, из горла доносилось какое-то утробное животное рычание, и я понимал, что в этот раз остановить его мне будет не под силу. Вот он отбросил обескровленный труп в сторону и уставился на меня тяжелым взглядом:
— Итак, Джорджес, или как тебя там, ты кто вообще такой? — в его голосе сквозило подозрение. — Что ты делаешь в моем доме и с какой стати так рьяно защищаешь мою жену? Может расскажешь, пока еще жив, где все-таки находится моя бесценная супруга и когда я смогу вырвать ее гнилое сердце?
Похоже, он еще не до конца смог вникнуть в реальность и, очевидно, принял меня за любовника Эванджелины, хотя она едва ли когда-нибудь давала ему повод. И хотя Эширандор постепенно приходил в себя, тем не менее, я понимал, что ему еще очень далеко до того, чтобы он мог все спокойно оценить, поэтому миролюбиво предложил:
— Известно, месье. И, конечно же, я с удовольствием все Вам расскажу и объясню, и отвечу на все Ваши вопросы. Но, может быть, Вы все же согласитесь продолжить со мной разговор в более комфортных условиях, а также предложите мне хотя бы выпить? А уже после этого мы с Вами обязательно все обсудим.
— Идемте, —
Уже несколько часов сидели мы с ним в кабинете, потягивая коньяк, и я с документами в руках старательно обрисовывал ему ситуацию в деталях, одновременно стараясь представить Эванджелину в наиболее выгодном для нее свете.
— Ну, хорошо, — соглашался Эширандор, — допустим, ведьма меня опоила или приворожила, или еще что подлое сотворила, подчинив своей воле, и я действительно едва не подписал этот странный документ. Тут и правда моей рукой исправления внесены, хотя я в страшном сне представить не мог, что способен такое сделать. И, конечно же, я отвратительно вел себя по отношению к жене, и уж тем более могу понять ее ярость, когда она нас тут застала. Но ведь вместе со смертью Микаэллы исчезло и наваждение — я словно проснулся. Придя в себя в подвале, я очень скоро осознал, что натворил. Первоначально я ужаснулся содеянному и был даже благодарен Эве за то, что она прервала этот кошмар. Я раскаивался, звал ее, хотел попросить прощения. Думал, что она гневается на меня, но, конечно же, придет. Ведь я ее супруг и никогда не сомневался в ее любви. Мы бы обо всем поговорили и вместе смогли бы найти правильный выход из этой жуткой ситуации… Но ответом мне была тишина. Честно говоря, я даже не сообразил тогда, что дело может быть в договоре, полагал, что речь идет о ревности и оскорбленной женской гордости. Шло время, и я понятия не имел, сколько его утекло, здесь не было ни часов, ни смены дня и ночи. И лишь по усиливающейся жажде я понимал, что сижу здесь далеко не первые сутки. Конечно, постепенно мое чувство вины начало перерастать в гнев. В конце-то концов, кто моя жена такая, чтобы вершить надо мной правосудие, да к тому же, даже не выслушав меня? Если она не могла простить измены, я готов был дать ей развод. Потом, когда жажда стала невыносимой, когда она обратилась сильнейшей физической болью во всем иссыхающем теле и я едва мог шевелиться, я возненавидел Эву. Я мечтал о том времени, когда все-таки освобожусь отсюда, пусть даже до той поры пройдут столетия. Я думал о том, как заставлю ее тысячекратно пройти через подобные муки. О том, как брошу ее в подземелье, а через месяц, когда она иссохнет, приду, чтобы оживить ее, наполнить кровью и снова бросить высыхать. А потом ещё и ещё раз! О, как же я жаждал тогда мести, наверное, не меньше, чем крови! И вот теперь, после всего, что я пережил, ты говоришь мне, что Эва любит меня и что я обязан простить ее?! Но почему, если это так, она ни разу даже не спустилась ко мне, даже не попыталась объясниться, не захотела хотя бы выслушать меня?
Вообще-то, я очень даже понимал Эширандора. Однако, Эванджелина являлась моим клиентом и я обязан был ее защищать, что бы мне там не подсказывала мужская солидарность.
— Да, именно так, — подтвердил я. — Я уверен, что она тебя очень любит. Поэтому-то и не подходила к камере, что понимала, что стоит тебе заговорить с ней, как она сдастся и выпустит тебя, несмотря ни на что. И поверь, она здесь терзалась не меньше, представляя твои страдания и не находя выхода из тупика. На ней лежала громадная ответственность за все вампирское сообщество Бельгии, которое оказалось под угрозой уничтожения. Именно поэтому, отчаявшись, она обратилась ко мне. Самым большим ее желанием было освободить тебя, воссоединить вашу семью.
— Тебе-то я действительно благодарен за спасение, и свое вознаграждение за то, что сделал для Бельгии, ты получишь, можешь не сомневаться, но её я обязан наказать по всей строгости, — упрямо заявил Эширандор.
Ну, по крайней мере, он сейчас выглядел вполне спокойным и рассудительным и вряд ли убьет жену, как только она появится.
Но вот мы услышали шум подъехавшей кареты, и оба подошли к окну. Быстрыми шагами Эванджелина устремилась к дому. Даже отсюда в предрассветных сумерках было видно, что она не зря потратила время — теперь это была интересная, молодая женщина в соответствующем вечернем платье. Вампир ожидал ее на середине комнаты, я же решил еще на какое-то время задержаться у окна, глядя на пышные розовые кусты внизу, хотя прекрасно понимал, что сделал, что мог, и едва ли еще чем-то помогу своей доверительнице.