Иван Болотников (Часть 3)
Шрифт:
– Стосковался по тебе, ладушка. Зоренька ты моя ненаглядная, - поднял молодую на руки и понес на постель. Но Любава выскользнула, сказала с улыбкой.
– Погодь, муженек. Я ж тебя разуть должна. Слышал, что матушка наказывала?
– Да бог с ним!
– нетерпеливо махнул рукой Васюта.
– Наскучили мне эти обряды.
– Нельзя, Васенька. Матушка меня спросит. Садись, государь мой, на лавку.
Васюта сел и, посмеиваясь, протянул Любаве правый сапог. Но та ухватилась за другую ногу.
– Левый
Сняла сапог, опрокинула. Об пол звякнула монета. Любава рассмеялась.
– Везучая я, муженек!
– Везучая, Любушка!
– кивнул Васюта и понес жену на мягкое ложе.
А свадьба гуляла; и часу не прошло, как тысяцкий послал малого дружку к молодым. Нечайка вышел в сенник и постучал в опочивальню. Ухмыляясь, вопросил:
– Эгей, новобрачные! Хватит тешиться. Все ли у вас слава богу?
– Все в добром здоровье, дружка!
– крикнул жених через дверь.
Дружка, не мешкая, известил о том родителей невесты:
– Жених гутарит, что все в добром здоровье, Григорий Матвеич и Домна Власьевна.
Солома довольно крякнул, а Домна Власьевна не без гордости молвила:
– Блюла девичью честь, Любава, не посрамила родителей.
"Сидячие боярыни" чинно выбрались из-за свадебного стола и прошествовали в опочивальню молодых; выпили там заздравные чаши и вновь возвратились к гостям.
А пир гудел до самого доранья. Многие свалились под столами, в сеннике, на базу. Упился и сам тысяцкий. Гости, что еще на ногах держались, вынесли Федьку во двор и положили на копешку сена. Берсень богатырски захрапел.
Девки устроили было хоровод, но казаки принялись озоровать: вытаскивали девок из хоровода, тискали, тянули за курень.
– Ишь как разошлись, - улыбнулась Агата и ступила к Болотникову. Лихие ныне казаки, проводил бы меня домой, Иван.
Болотников подхватил молодую женку под руку и повел к Федькиному куреню. Агата тесно прижалась; веселая, улыбчивая, заглядывая в лицо, сказала:
– Хорошо мне с тобой, Иванушка.
Тот ничего не ответил, лишь почувствовал, как еще больше хмелеет от ее близости, от жаркого тела.
Вошли в курень. Агата запалила от негасимой лампадки свечу, а Болотников шагнул к двери.
– Пойду я... На баз пойду.
– Зачем же на баз, Иванушка? В курене нонче свободно.
Агата близко подошла к Болотникову, глаза ее влажно и мятежно блестели.
– Давно хотела сказать тебе, Иванушка... Запал ты в душу, крепко запал, сокол. И нет без тебя мне радости.
Обвила Болотникова руками, плотно прижалась всем телом, и это прикосновение обожгло его. Унимая горячую дрожь, Иван попытался отстраниться от Агаты, но та прильнула еще теснее.
– Федька же у тебя... Федька.
– Одного тебя люблю, сокол мой. Одного тебя... Мой ты седни, мой, Иванушка!..
ГЛАВА 5
ОРАТАЙ
В один день пришли
– Азовцы выступили! Опустошили Маныч да Монастырский городок. Две тыщи коней свели!
Донцы взроптали:
– Неймется поганым! Мало их били. Отомстим азовцам!
А спустя малое время - новые гонцы: пораненные, в окровавленной одежде.
– Да то ж казаки с Воронежа!
– ахнули повольники.
– Стрельцов на нас бояре натравили. Сеча у застав была, многие пали, удрученно и зло молвили ходившие за хлебом донцы.
Казаки еще пуще закипели:
– Вот вам царева милость! Измором хотят взять. С голоду передохнем!
– В города не пропущают, казаков казнят!
– То Бориски Годунова милость. Не любы ему донцы! Заставами обложил. Аркан вольному Дону норовит накинуть. Не выйдет!
– Не выйдет!
– яро отозвались повольники и взметнули над трухменками саблями.
– Не отнять Годунову нашу волю! Сами зипуны и хлеб добудем!
– Айда на Азов!
– Айда на Волгу!
Раздоры потонули в грозном гвалте повольницы. Атаман Богдан Васильев попытался было казаков утихомирить, но те еще пуще огневались.
– Не затыкай нам рот, Васильев! Не сам ли горло драл, что царь нам хлеб и зипуны пожалует? Вот те царева награда! Вольных казаков, будто басурман, поубивали. Не хотим тихо сидеть! Нас бьют, но и мы в долгу не останемся. Саблей хлеб добудем!
Васильев в драку не полез: казаков теперь и сам дьявол не остановит. А коль поперек пойдешь - с атаманов скинут, это у голытьбы недолго. Ну и пусть себе уходят: царева жалованья все равно теперь не получишь. Пусть убираются ко всем чертям!
Одного не хотелось Васильеву - чтоб голытьба подалась на Азов. Царь Федор и Борис Годунов будут в немалом гневе, если повольница вновь начнет задорить азовцев. Но отменить казачий поход было уже невозможно. Голытьба засиделась в Раздорах, и теперь ее ничем не удержишь.
В тот же день есаул Федька Берсень начал готовить струги к походу: конопатили и смолили борта и днища, чинили палубы и трюмы, шили паруса. Казаки взбудораженно гутарили:
– На море пойдем. У заморских купцов добра много. Азовские крепостицы порушим. А то и до Царьграда сплаваем. Покажем казачью удаль султану!
Свыше тысячи казаков собрались под Федькино начало, три десятка стругов готовились выйти в море.
– А ты что ж, Иван, не пойдешь с нами?
– спросил как-то Берсень.
– Не пойду, Федор. У меня иная задумка.
– Жаль. А я-то помышлял воедино сходить, - огорчился Берсень.
– И куда ж ты хочешь снарядиться?
– На Волгу, друже. Всей станицей так порешили.
– А может, все-таки со мной? Славно бы повоевали.
– Нет, Федор, на Волгу, - твердо повторил Болотников.