Иван Болотников (Часть 3)
Шрифт:
"А воля такова, презорник. Ежели послушаешь меня - жив будешь, а коль наперекор пойдешь да супротив миру - голову тебе отрубим".
– "Гутарь свою волю".
– "Великий грех ты содеял, казак. Обесчестил не токмо мой дом, но и все село наше. И чтоб бог от тебя, святотатца, не отвернулся, выполняй тотчас мою волю - ступай с девкой под венец".
– "Да статочное ли то дело, Дорофей? Я ж вольный казак! Мне к атаману надо пробираться".
– "Забудь про атамана. Бог да мир тебе судья. Однако ж мы тебя не насилуем.
Мужики по избам ушли, но пятерых оружных на дворе оставили. Сижу, голову повесил, кручина сердце гложет. Прощай, вольное казачество, прощай, тихий Дон да степи ковыльные, прощай добры молодцы-сотоварищи!.. Вечером сызнова Дорофей с мужиками да с батюшкой идут. "Чего надумал, казак?" "Ведите девку. Пойду под венец".
А чего ж, хлопцы, оставалось мне делать? Уж лучше в глуши с мужиками жить, чем в мать сыру землю ложиться. Так и повенчался со своей Дарьей. Она-то рада-радешенька, муженька заполучила. Девок-то на селе поболе парней.
Осень да зиму на Скрытне прожил, а как весна-красна грянула да травы в рост пошли, дюже затосковал я, хлопцы. Ничто мне не мило - ни лес дремуч, ни житье покойное, ни баба ласковая. В степи душа рвется, на вольный простор, к коню быстрому. Сказал как-то Дорофею: "Ты прости меня, тестюшка, но быть мне у тебя боле мочи нет. Хоть и оженился, но с Дарьей твоей мне не суждено век доживать. Казак я, в степи манит". А Дорофей мне: "Жить те с бабой аль нет - теперь ни я, ни мир те не судья. Муж жене - государь, и на все его воля. А коль не хочешь в селе нашем быть, ступай в свои степи. Мир держать не станет". Возрадовался я, Дорофею поклонился, жене, песельникам и был таков.
– Ермака сыскал?
– спросил Нагиба.
– Не сыскал, хлопцы, - вздохнул Гаруня.
– Не ведал я, куды атаман ушел, скорый он на ногу. Уж токмо потом, когда налетья три миновало, дошла молва, что Ермак на реку Чусовую подался. Осел было в городках купцов Строгановых, опосля с дружиною за Камень снарядился. Плыл по сибирским рекам. На Туре и Тавде лихо татар побил. Хан Кучум выслал с большим войском Маметкула, но и его атаман на Тоболе разбил. Однако ж Кучум собрал еще большую рать. Сразились на Иртыше. Великая была сеча, но и тут донцы себя не посрамили - наголову разбили Кучума. Ермак вошел в Кашлым, а хан бежал в Ишимские степи. Потом были новые славные победы. О подвигах Ермака прознали по всей Руси. Знатно богатырствовал наш донской атаман.
Дед Гаруня расправил плечи, бодро глянул на казаков.
– Не посрамим и мы славы Ермака. Так ли, хлопцы?
– Так, дедко!
– Айда на Иргиз!
Два дня летели кони степным левобережьем, два дня неслись казаки к Иргиз-реке.
– Скоро ли, дедко?
– спрашивал на привалах Болотников.
– Скоро, атаман. Лишь бы до Орлиного утеса доскакать.
Орлиный утес завиднелся на другое утро; был он крут и горист, утопал в густых лесах.
– А вот и Большой Иргиз,
На пологом, пустынном левобережье блеснула река. Подъехали ближе. Река была извилистой и довольно широкой.
– От Камня бежит, - пояснил Гаруня.
– Доводилось и по ней плыть. Игрива да петлява река, долго плыли...
– О Скрытне сказывай, - нетерпеливо перебил старого казака Нагиба.
– Укажу и Скрытню, - мотнул головой Гаруня.
– Но то надо Волгу переплыть, дети.
Переплыли.
Дед прошелся вдоль крутояра и вновь вернулся к казакам. Смущенно кашлянул в бороду.
– Никак, малость запамятовал, хлопцы. Скрытня и есть Скрытня. Пожалуй, влево гляну.
Дед пошел влево и надолго пропал. Вернулся вконец обескураженный.
– Никак, черти унесли, дети. Была Скрытня и нет.
– А я чего гутарил?
– подступил к старику Нагиба.
– Набрехал, дед!
– Гаруня не брешет, дети, - истово перекрестился казак.
– Была Скрытня! Вон за той отмелью. Зрите гору, что к Волге жмется? Вот тут Скрытня и выбегала.
– А ну, пойдем, дед, - потянул старика Болотников. Лицо его отяжелело, наугрюмилось. Ужель весь этот долгий, утомительный переход был напрасен? Казаки еще вечор приели последние запасы сухарей, толокна и сушеного мяса.
Отмель кончилась, далее коса обрывалась, к самой воде подступали высокие, неприступные горы; тут же, в небольшом углублении сажени на три, буйно разросся камыш.
– Здесь была речка?
– Здесь, атаман. Горы эти и сосны крепко помню. Отсель речка выбегала. А ныне сгинула. Чудно, право.
Болотников зорко глянул на камыш; был он густ, по пожухл. Покачивались кочи. Шагнул к самому краю, выхватил саблю и трижды полоснул по камышу. В открывшемся пространстве увидел конец толстого осклизлого бревна. Усмехнулся.
– Тут твоя речка, дедко.
– Да ну?
– Тут!
Болотников приподнял за край бревно, отвел в сторону и бросил в воду. Кочи тотчас же стронулись с места и поплыли в Волгу.
– Уразумел теперь, дедко?
– Уразумел, атаман, - воодушевился Гаруня.
– Нет, глянь, хлопцы, что посельники удумали. Реку поховали! Да их ноне и сам дьявол не сыщет.
В минуту-другую устье освободилось от зарослей, и перед донцами предстала Скрытня.
– Хитро замыслили, - крутнул головой Мирон Нагиба.
– Река-то за утес поворачивает. Выход же камышом забили. Усторожливо живут посельники. Никак татар пасутся.
К Болотникову ступил Нечайка.
– Ну что, батько, привал? Поснедать бы пора.
– Живот подвело. Невод кинем, ухи сварим, - вторил казаку Устим Секира.
Но Болотников рассудил иначе:
– О животах печетесь? Потерпите! Нельзя нам тут на виду торчать. Крепостицу пойдем сыскивать.
– Путь один, атаман, - рекой, - молвил Гаруня.
– Вижу, дедко... А ну, Нечайка, опознай дно.
Нечайка разделся и спустился в реку. Споткнулся. Пошел дальше и вновь споткнулся.