Иван Болотников (Часть 3)
Шрифт:
– Самим подобны. Скрытая рыбой кормит. Не дадим челны!
– закричали с крепостицы.
– А че их слухать, батько?
– тихо проронил Степан Нетяга.
– Вон они, лодки. Бери да плыви.
– Негоже так, Степан. С мужиками надо миром поладить, - не принял совета Нетяги Болотников и вновь стал увещевать посельников.
– Выручайте, православные! Дадим деньги немалые!
– Нам деньги не надобны. Нивой, лесом да рекой живем!
"Однако вольно же тут осели мужики. Нет ни бояр, ни тиуна, ни изделья господского.
– Выходит, и хлеб сеете? Да где ж поля ваши?
– Сеем, казак. Под ниву лес корчевали. Родит, слава богу. Так что обойдемся без вашей казны. Ступайте вспять!
– А кони, поди, вам надобны?
– Кони?
– переспросили мужики.
– Да ить лошаденки завсегда нужны. А что?
– Мы вам - коней, вы нам - челны. Ладно ли?
Мужики за частоколом примолкли, огрудили старосту.
– Лошаденок, вишь, предлагают, Дорофей Ипатыч, - оживился Левонтий.
– Без лошаденок нам туго, - молвил другой.
– А что как проманут? Казаки - людишки ненадежные, - усомнился Дорофей Ипатыч.
– Впустим их в крепость - и без хлеба останемся. Да, чего доброго, и последни порты сымут. Каково?
– Вестимо, Ипатыч. Рисково эку ораву впущать. Как есть пограбят, всяки казаки на Дону водятся, - внимая старосте, поддакнули мужики.
Дорофей Ипатыч, разгладив пушистую серебряную бороду, вновь показался казакам.
– Мир не желает меняться. Ступайте с богом!
– Экой ты, Дорофей, зануда!
– взорвался вдруг дед Гаруня. Он давно уже признал в старце своего бывшего тестя.
– Нешто казаки тя изобидят?!
Дорофей Ипатыч опешил. И откуда только этот казак проведал его имя. А Гаруня, шагнув к самому частоколу, продолжал осерчало наседать:
– А когда Ермак приходил, хоть пальцем тронул вас? А не Ермак ли вас хлебом пожаловал? С чего ж ты на казака изобиделся, Дорофей?
Староста подался вперед, долго вприщур разглядывал разбушевавшегося казака, затем охнул:
– Ужель ты, презорник?
– Признал-таки... Ну, я - казак Иван Гаруня. Чего ж ты меня за тыном держишь? Примай зятька ненаглядного!
Донцы, ведая о любовных похождениях Гаруни, рассмеялись.
– Не по-людски, старче Дорофей, зятька с мечом встречать!
– Открывай ворота да хлеб-соль зятьку подавай!
Дорофей Ипатыч растерянно кашлянул в бороду, проворчал:
– Дубиной ему по загривку, греховоднику.
Болотников улыбнулся и вновь вступил в переговоры:
– Вот и сродник сыскался, старче. Уж ты прости его. Один у нас такой кочет на все войско.
Тут опять все грохнули; заухмылялись и мужики за частоколом, припомнившие лихого казака.
– Боле никто озоровать не станет. Давайте миром поладим. Мы ведь могли ваши челны и так взять, да не хотим. Знайте, православные, нет честней казака на белом свете, не желает он зла мужику-труднику. Берите наших коней!
– Не перевелись, казак, - степенно кивнул староста и обратился к миру.
– Впущать ли войско, мужики?
– Впущай, Дорофей Ипатыч. Кажись, не обидят, - согласился мир.
Дарья, с трудом признавшая мужа, запричитала:
– Где ж ты столь налетий пропадал, батюшка? Где ж ноги тебя носили?.. Постарел-то как, повысох. Вон уж седенький весь.
– Да и ты ноне не красна девка, - оглядывая расплывшуюся бабу, вздохнул Гаруня.
– И кудриночки-то побелели да поредели, - сердобольно охала Дарья.
– Голову чешет не гребень, а время. Так-то, баба.
В избу ввалился высокий русокудрый детина в домотканом кафтане. Застыл у порога.
– Кланяйся тятеньке родному, - приказала Дарья.
Детина земно поклонился.
– Здравствуй, батяня.
У Гаруни - очи на лоб, опешил, будто кол проглотил.
– Нешто сынко?
– выдохнул он.
– Сын, батяня, - потупился детина.
Старый казак плюхнулся на лавку и во все глаза уставился на бравого красивого парня.
– Обличьем-то в тебя выдался. Вон и кудри отцовские, и очи синие, молвила Дарья.
– И впрямь мой сынко, - возрадовался Гаруня, и слезы умиления потекли из глаз сроду не плакавшего казака. Поднялся он и крепко прижал детину к своей груди. Долго обнимал, целовал, тормошил, ходил вокруг и все ликовал, любуясь своим неожиданным сыном.
– А как же нарекли тебя?
– Первушкой, тятя.
– Доброе имя... Первушка сын Иванов. Так ли, сынко?
– Так, батяня родный.
И вновь крепко облобызались отец с сыном, и вновь зарыдала Дарья. Глаза Гаруни сияли, полнились счастьем.
– Нет ли у тебя чары, женка?
– отрываясь наконец от Первушки, спросил казак.
– Да как не быть, батюшка. Есть и винцо, и бражка, и медок. Чего ставить прикажешь?
– Все ставь, женка! Велик праздник у нас ныне!.. А ты, сынок, чару со мной пригубишь?
– Выпью, батяня, за твое здоровье.
– Любо, сынко! Гарный, зрю, из тебя вышел хлопец.
– Вылитый тятенька, - улыбнулась Дарья.
– Первый прокудник в острожке, заводила и неугомон. Парней наших к недоброму делу подбивает. Шалый!
– Это к чему же, сынко?
– Наскучило мне в острожке, батяня. Охота Русь доглядеть, по городам и селам походить, на коне в степи поскакать.
– Любо, сынко! Быть те казаком!
ГЛАВА 9
ИЛЕЙКА МУРОМЕЦ
Летели по Волге царевы струги!
Под белыми парусами, с золочеными орлами, с пушками и стрельцами, бежали струги в низовье великой реки; везли восемь тысяч четей хлеба служилым казакам, кои по украинным городам осели, оберегая Русь от басурманских набегов и разбойной донской повольницы.