Иван Болотников Кн.1
Шрифт:
— У-у, поганые души! — скрипнул зубами Емоха. Погиб один из его дружков.
Секира взял из рук Емохи обломок стрелы и поднес к факелу.
— Эва, — хмыкнул он. — И чего только не придумают, нехристи. Глянь, братцы.
Вокруг Устима столпились донцы. Секира оторвал от обломка маленькую глиняную трубочку и положил на ладонь.
— Свистульки привязывают.
— Ну и ироды. Душу воротит, — молвил Деня, затыкая уши.
— Ниче, привыкай. Басурмане и не на такое горазды, — вставил дед Гаруня.
Стрелы глухо стучали о
Отовсюду послышались крики казаков:
— Избы горят!
— Стены занялись!
— Все на огонь, братцы!
Бросились к бочкам с водой и колодцам. Тушили пожары и дети, и подростки, и казачьи женки.
Всех тяжелее и опаснее было на стенах. Казаки лили воду на тын и попадали под стрелы ордынцев. Раненых и убитых сразу же сменяли другие казаки, стоявшие внизу в запасе.
В кровавом зареве пожарищ донцы увидели, как к Степным воротам наплывает грозным, огромным чудищем таран, подвешенный цепями к длинному бревну. Конец снаряда был окован стальным наконечником.
Казаки выстрелили из пищалей и самопалов, но таран упрямо приближался к воротам: на место поверженных татар тотчас вставали новые ордынцы.
Не помог и Тереха Рязанец: наклонить жерла орудий под самые стены было невозможно.
— То не в моих силах, братцы, — с отчаянием говорил пушкарь. — Не могу кинуть ядра.
Татары, раскачав на цепях орудие, ударили им по воротам; те крякнули, затряслись, осыпались щепой. После пятого удара стальной наконечник пробил ворота на добрых три вершка.
— Проломят, дьяволы! — чертыхнулся Болотников и перебежал с помоста на стрельню, с которой донцы палили из пищалей и самопалов.
— Бревна швыряй! Колоды! — загремел Болотников.
Но и это не остановило татар. Они гибли десятками, но, не мешкая, столько же подбегало к тарану. Головы степняков заняты были лишь одной мыслью — сокрушить ворота и ворваться в крепость. Там за воротами — добыча! Добыча!
Степные ворота обступили лучники: они непрерывно стреляли по бойницам, да так метко и густо, что казакам невозможно было и высунуться.
А таран все глубже и глубже уходил в ворота; и вскоре окованные створки оказались разбитыми, засовы сорваны; еще удар, другой — ворота рухнут, и тогда ничто и никто не удержит лавину ордынцев, жаждущих вломиться в казачий город.
Но ворота не рухнули: раздорцы надежно укрепили их бревнами и тяжелыми кулями с землей. Таран, пробив наконец ворота, застрял в новом мощном заслоне.
Убедившись, что таран бесполезен, мурза Джанибек приказал отнести его от ворот. Теперь вся надежда татар была на горящие стрелы. Раздоры должны погибнуть в огне.
Потерпев неудачу под Степными воротами, Ахмет-паша задумал нанести решающий удар у Засечной башни. Скрытно от казаков он повелел перетащить оставшиеся кулеврины на галеры, бросившие якоря у левого берега Дона. В то время, когда темник Давлет переправлял
— Забросайте Раздоры калеными ядрами! — приказал он капычеям.
Турецкие пушки выстрелили неожиданно для казаков.
Богдан Васильев и Федька Берсень, руководившие обороной Засечной стены, на какое-то время пришли в замешательство.
— Откуда взялись пушки? Здесь их не было! — закричал Васильев.
— Палят с реки. С галер палят, злыдни!
Каленые ядра еще больше раздули пожар. Избы вспыхивали одна за другой, как свечи. Вся северо-западная часть города утонула в море огня. Многие избы залить водой уже было невозможно — их растаскивали баграми и крючьями, тушили песком и землей.
— Бейте по галерам! — закричал пушкарям Васильев.
Наряд выпалил, но ядра не долетели до судов: пушки на Засечной стене были поставлены маломощные.
— Где Тереха? Где этот рязанский лапоть? — еще пуще заорал Васильев.
Рязанец стоял на помосте у Степной башни. Когда с Дона заговорили турецкие пушки, Тереха с отчаянием хлопнул ладонью по жерлу «единорога». Янычары пошли на хитрость, и теперь их кулеврины будут свободно и безнаказанно палить по городу.
Рязанец, не дожидаясь приказа Васильева, велел снять со стен часть тяжелых орудий и перетащить их к Засечной стрельне. Но дело это нелегкое: пушки весили до пятисот пудов, и потребуется немало времени, чтобы установить их на донской стороне.
Богдан Васильев выделил начальнику пушкарского наряда две сотни казаков.
— Умри, но пушки поставь! — грозно сказал он Рязанцу.
Город полыхал. В черное небо высоко вздымались огненные языки пожарищ. Вскоре огонь перекинулся и на восточную часть города, неумолимо пожирая сухие рубленые избы. В кривых и узких улочках и переулках метались люди, задыхаясь от зноя, гари и въедливого дыма, валившего черными, густыми клубами из дверей и окон.
Со стен пришлось снять многих казаков. Этого-то и дожидались Ахмет-паша и темник Давлет. Они кинули на крепость тысячи татар и янычар. Штурм был грозный и яростный. Особенно дерзко и свирепо лезли на стены воины мурзы Давлета. Они несколько дней ждали этого часа, и теперь их было трудно остановить.
На стенах то и дело громыхал голос Федьки Берсеня:
— Не робей, донцы! Бей псов, круши!
Но и враг неистовствовал. Многим удалось взобраться на стены. Повсюду пошли рукопашные схватки; лязгали мечи и сабли, сверкали ножи, клинки и ятаганы, сыпались искры.
— Круши псов! Дави степных гадов! — хрипло орал Федька, разя ордынцев тяжелым мечом.
И казаки крушили, и казаки давили. Брань, хрипы и ярые возгласы перемежались с визгом, воплем и предсмертными стонами. Все крутилось, орало, выло, ухало и скрежетало в этом кровавом водовороте.