Иван Болотников
Шрифт:
Караульные, заметив за кушаком Болотникова атаманский бунчук 182 , не мешкая, пропустили казаков в крепость.
– У себя ли атаман? – придерживая лошадь, спросил Иван, зная, что атаман Васильев часто выбирался в степь на охоту.
– В курене. Аль с худыми вестями? – спросил дозорный.
Но Болотников уже не слышал: огрев плеткой коня, он помчал к атаманскому куреню.
Возле просторной и нарядной избы Богдана Васильева прохаживались двое казаков с саблями и пистолями
– Спит батька. Нельзя!
Болотников повел широким плечом – казаки отскочили в сторону.
– Не до сна, други.
Взбежал на крыльцо, пнул ногой дверь.
– Куда? Куда, чертов сын! – закричали караульные, но Болотников уже входил в горницу.
Васильев почивал на широкой лавке, громко храпя на весь курень. Иван потряс его за плечо.
– Проснись, атаман!
Васильев, позевывая и потягиваясь, поднялся.
– Чего прибыл, Болотников?
– Поймали юртджи, атаман.
– Юртджи?.. Что доносит лазутчик?
– Через десять дней Казы-Гирей выйдет из Бахчисарая. Намерен двинуть пятнадцать туменов к Москве.
Лицо Васильева стало озабоченным, в темных глазах застыла тревога.
– Не сбрехал лазутчик?
– Не сбрехал.
Васильев грохнул по столу тяжелым кулаком.
– Не сидится хану!
Распахнул оконце, окликнул караульного:
– Ромка! Зови Гришку Солому. Немедля зови!
• Вскоре прибежал дюжий казак в зеленом кафтане и в рыжей овчинной шапке.
– Слушаю, атаман.
– Посылай своих молодцев в засечные города с вестями.
– Татары, батько?
– Татары, – кивнул атаман и передал ему известие Болотникова. – Отправляй немедля. И чтоб стрелой летели!
Солома выскочил из избы, а Васильев обеспокоенно заходил по горнице. С Казы-Гиреем шутки плохи: воинственный хан, коварный. Биться с ним нелегко. Если он выступит со всеми туменами, то сторожевые городки будут разорены и уничтожены. Большая опасность угрожает и Раздорам. В крепость можно стянуть лишь пять тысяч казаков. У Казы же Гирея в тридцать раз больше. Силы неравны, выходить с таким войском в поле нельзя, придется обороняться в крепости и выдерживать натиск ордынцев, пока не подойдет от Засеки порубежная рать с московскими воеводами… Да и пойдет ли царское войско? Борис Годунов недоволен низовыми казаками. Не воспользуется ли он крымским набегом, чтобы кинуть в лапы Казы-Гирея бунташную казачью столицу?
Васильев вновь подошел к окну.
– Ромка! Кличь старшину!
Глянул на Болотникова – грузный, крутоплечий, насупленный, подавленный недоброй вестью.
– Как с оружием в станице?
– Сабли при казаках, а вот зелья и самопалов маловато.
– И у меня не густо… А с хлебом?
– Худо, атаман. Станица на Волгу идти помышляет.
– Опять на разбой?
– А чего ж казакам остается? Годунов нас хлебом не жалует. С голоду пухнуть?
Васильев ничего не ответил, лишь
– Ну как родниковцы поживают, станичный? Не всю еще горилку выпили?
Глаза приветливые, веселые. Рад Федька земляку, почитай, полгода не виделись. Рад и Болотников раздор-скому есаулу: как-никак, а оба из одной вотчины, когда-то вместе у князя Андрея Телятевского за сохой ходили.
– Присаживайтесь, – показал на лавку Васильев. – Гутарь, Болотников.
Иван поведал старшине о пленном татарине. Писарь Устин Неверков, едва выслушав до конца Болотникова, вскочил с лавки.
– Не зря запорожцы из Сечи доносили. Собирает орду Бахчисарай, копит войско. Казы-Гирей уже три года не ходил в большой набег. Когда это было, чтобы хан на пуховиках отлеживался? Верю я лазутчику. Не сбрехал!
– Ия верю, атаман, – кивнул Федька Берсень. – Волк долго в логове не усидит. Надо готовить к бою крепость.
– Собирай в Раздоры станицы, Богдан Андреич, – молвил третий из старшины – Григорий Солома, степенный казак с каштановой бородой.
– Добро. Но то решать кругу, – сказал Васильев и позвал из сеней Ромку. – Беги на майдан и бей сполох.
Старшина потянулась из атаманского куреня, а Берсень вновь подошел к Болотникову, подхватил под руку и повел к своей избе.
– Покуда казаки сходятся, пропустим по чаре.
Курень Федьки стоял неподалеку от майдана, откуда
уже начали доноситься частые, звонкие удары сполошно-го колокола.
В Раздорах многие казаки жили семьями, имел жену и Федька Берсень.
– Агата! Встречай дорогого гостя! – закричал еще с базу есаул.
Агата, услышав зычный голос мужа, тотчас выскочила на крыльцо; молодая, синеглазая, увидела Ивана, зарделась, поясно поклонилась.
– Милости прошу, Иван Исаевич.
Берсень ухмыльнулся: давно догадывался, что женке нравится чернобровый, статный Болотников. Догадывался и втайне посмеивался над своей половиной.
– Собери-ка что-нибудь, Агата.
Женка метнулась на баз, казаки же присели к столу, пытливо глянули друг на друга.
– Как в есаулах ходится, Федор?
– По-всякому, брат. Не шибко любит меня Васильев. Грыземся.
– Отчего ж так?
– А ты будто не ведаешь? Васильев за домовитых горой, а они мне поперек горла. Возьми нашего писаря Неверкова. Ух, хваткий мужик! Глянь, какие хоромы себе отгрохал, глянь в окно. Зришь? Укрыл у себя десятка два холопов и боярится. А сам Васильев? Один дьявол ведает, сколь у него беглых. Кто на конюшне, а кто в степи табуны пасет да сено косит.