Иван Болотников
Шрифт:
– А чего ж беглые мирятся? У меня того в станице не заведено.
– У тебя. Сказал тоже. Ты на дозоре, станица твоя в степь выдвинута. А тут, брат, домовитые жирком обрастают. Сидят себе в куренях да меды попивают. Им по сторожам не ездить, с татарином не биться… А беглые. Что беглые? Они и тому рады. Упрятались от бояр и малым куском довольны. Привыкли на господ спину гнуть, вот и пользуются их смирением домовитые. Не всякий мужик казаком рожден. А мне от того тошно, тошно, Болотников!
Вошла Агата. Поставила на стол вина и закуски.
– Угощайтесь.
Казаки выпили по чарке и вышли на баз. Со всех улиц и переулков тянулись к майдану густые толпы донцов.
– Пошто сполох?
– Зачем собирает атаман?
– О чем будет круг, братцы?
Но никто ничего не ведал, теряясь в догадках. Вскоре казаки запрудили огромный майдан. Мелькали зипуны, кафтаны, чуги, казакины. Многие пришли на площадь без шапок и голые до пояса, но никто не забыл в курене своей сабли. Казак без сабли – бесчестье кругу.
Пришли к майдану и молодые парни-донцы, не принятые еще в казаки. Они толпились в сторонке: быть на кругу им не дозволялось. Их удел – ждать своей поры, когда проявят себя в степи и покажут удаль в злой сече с ордынцами. А сейчас они с любопытством вытягивали шеи и чутко прислушивались к выкрикам с майдана.
В куренях остались одни женщины; они стайками собирались на опустевших базах, ожидая прихода мужей. Ни одной из них нельзя было показаться в казачьем кругу, то было бы великим поруганием всему войску донскому.
Год назад казачка Ориша прибежала на круг за мужем; добралась до самого помоста, где стоял атаман со старшиной; нашла у деревянного возвышения своего казака и потянула за собой с круга.
– Поспеши, Сашко! Кобыла жеребится!
Круг порешил: высечь дерзкую женку арапником, а казака Сашко выдворить с майдана.
Сашко заупрямился, но атаман веско изрек:
– Твоя баба – тебе за нее и ответ держать. Прочь с круга!
– Прочь! – дружно поддержали донцы…
Васильев взошел на помост, за ним поднялись Федька Берсень, Устим Неверков и остальная старшина.
Васильев оглядел гудящий майдан, вскинул над головой атаманскую булаву, и донцы притихли.
– Братья-казаки! Дозвольте слово молвить!
– Гутарь, атаман!
– Дошла в Раздоры худая весть. Хан Казы-Гирей собирается всей ордой выступить из Бахчисарая. Хан жаждет добычи!
Сказал несколько слов и замолчал, шаря глазами по застывшим лицам казаков.
– Далече ли собрался Гирей? – выкрикнул один из донцов.
– К Москве, братья-казаки, – ответил Васильев.
– К Москве? Вот и нехай его Годунов встречает! – зло воскликнул все тот же донец.
– Верна-а-а! – пьяно качаясь, протяжно
– Чушь несешь! Не о Годунове сейчас речь, – отделился от старшины Федька Берсень. – Казы-Гирей мимо Раздор не пройдет. Какой же он будет воин, коль позади себя целую вражескую рать оставит? Хреновина! Казы-Гирей не впервой на Русь ходит. Он кинется всей ордой
– Есаул дело гутарит, – поддержал Берсеня атаман. – Хан зол на Раздоры. Припомните, донцы, сколь раз мы тревожили его кочевья? Сколь табунов у хана отбили? Сколь дувана в улусах взяли?
– Зачем считать, батька? – прервал атамана стоявший подле Болотникова длиннющий полуголый казак с отсеченным ухом. – Поганые на нас ходят бессчетно. Разве мало от них урону? Разве мало станиц они в крови потопили?
– Немало, казаки, – мотнул головой Васильев. – Немало мы лиха от поганых натерпелись. А ноне новое лихо идет. Пятнадцать туменов собрал Казы-Гирей в Бахчисарае. Как будем татар встречать, донцы?
– А сам-то как мекаешь, атаман? – вопросил Григорий Солома.
– Погутарили мы со старшиной. В поле выходить не будем, не устоять нам противу всего ханского войска. Соберем станицы в Раздоры и примем осаду.
– Выдюжим ли, батька?
– Выдюжим, донцы. Крепость добрая, отсидимся. А там, глядишь, и засечная рать поспеет. Тогда ударим вкупе и наломаем бока поганым. Так ли, донцы?
– Так, атаман!
– Кличь станицы в Раздоры!
– Примем осаду!
Васильев постоял, послушал и ударил булавой по красному перильцу.
– Так и порешим, донцы!
Атаман и старшина начали было сходить с помоста, но их остановил громкий возглас казака, прискакавшего к майдану от Засечных ворот:
– Погодь, батька! Царев посол-боярин в гости прибыл. До тебя, батька, просится!
Васильев приказал:
– Проводи боярина в мой курень.
Федька Берсень недовольно глянул на атамана и вновь взбежал на помост.
– Пошто в курень? А не лучше ли здесь послушать царева боярина? На круг его, донцы!
– На круг! – дружно воскликнули казаки.
По лицу атамана пробежала тень: хотелось погу-тарить с послом с глазу на глаз. Но теперь уже поздно, против круга не попрешь.
– Сюда боярина!
Вскоре к майдану подъехал посольский поезд – крытый возок и несколько груженых подвод в окружении полусотни стрельцов в голубых кафтанах. Из возка сошел на землю царев посол в долгополой бархатной ферязи. То был московский боярин Илья Митрофаныч Куракин – полнотелый, среднего роста, с крупным мясистым носом. Приосанился, посмотрел на казаков без опаски.