ИВАН БОРОДУЛИН

разведка

Делать здесь больше нечего. Теперь дорога каждая, секунда. И я первым быстро направился к выходу. Мы вышли в приемную, но Богатырь вернулся обратно, взял со стола полковника пачку сигарет и догнал нас.

Часовой неторопливо прохаживался около крыльца и, завидя нас, опять вытянулся. И тут Богатырь, снова от­чебучил номер. Не знаю, что это было—ухарство или стальная выдержка, но он, сунув в рот сигарету, подо­шел к часовому и протянул тому пачку, одновременно попросив огонька.

Сигарету часовой не взял, но зажигалку вытащил. Бо­гатырь чиркал кремнем

и прикуривал неторопливо, ка­кими-то сверхзамедленными, нарочитыми движениями. У меня в душе закипала злость — Иван своим поступ­ком подвергал нас ненужному риску.

Прикурив, Богатырь повертел зажигалку в руках и как бы нехотя вернул ее солдату. Румын тоже начал

рассматривать зажигалку, пытаясь, видно, понять, чем .»го она заинтересовала немецкого офицера. А Иван — тоб ему сдохнуть! — продолжал опасную игру. Он . горожно, почти нежно надвинул солдату его глубокую пилотку на самые глаза и только тогда медленно пошел < т крыльца.

Моя рука за бортом кителя горела огнем, кровь — это чувствовал — продолжала течь, и салфетка так на-Ьухпщ что рубашка прилипла к телу. Нужно было ухо­дить, уходить немедленно!

Мы было направились в тот конец села, откуда при­дали, но к нашему счастью, нас тут же догнали не-олько машин, идущих по дороге к станции. Задний /эовик мы остановили и на виду у часового быстро .брались в кузов. Отъехав от села километра два, мы на ходу спрыг-ли и, выждав минуту-две, пока машины скрылись, пустились в глубокий придорожный овраг и побежали сторону фронта. Спустя восемь-десять минут после ого, –как мы оставили машину, по дороге пронеслась станции набитая солдатами грузовая машина, а за ней егковая. Не знаю, может быть, это была погоня за ими —ведь в селе видели, как мы садились в гру­зовик.

Через полчаса мы уже были далеко от опасного рай­она и смогли чуточку передохнуть, а заодно выложить Богатырю то, что было на душе.

Я прямо заявил Ивану: операция провалилась иск­лючительно по его вине.

— Почему ты решил сыграть в Олеко Дундича? — поддержал меня Власов. — Почему ты думаешь, что те-( с дозволено рисковать своей и нашими жизнями? Ради чего ты это делал?

PAGE149

Иван не стал и оправдываться. Видимо, он только сейчас стал ясно понимать, что произошло, и только сейчас, после наших упреков, смог взглянуть на свое неведение со стороны. Он лишь повторял:

— Виноват, ребята, виноват.

— Чего ты рисовался перед часовым? — добивался ответа Власов

Богатырь молчал, понимая, что мы правы. И действи­тельно, мы ведь могли, выдавая себя за эсэсовцев или, в крайнем случае, угрожая оружием, попытаться увести с собой немецкого полковника и выполнить задание. Из-за выходки Ивана мы даже не сделали такой попыт­ки. Сознаюсь, что с того времени мы с Сергеем Власо­вым стали иначе относиться к нашему другу, ушли куда-то восхищение, теплота и близость, хотя мы долго не признавались себе в этом.

Из вражеского тыла мы вышли глубокой ночью, ис­пользовав овраги и свой немалый заполярный опыт пол­зать у врага под носом.

Через полтора часа мы

уже находились в штабе ди­визии, откуда уходили на операцию, и сдали добытые бумаги. На другой день утром начальник разведотдела устроил разбор операции. Иван Богатырь подробно и точ­но рассказал все, как было, что произошло, и заявил, что в срыве задания больше всего виноват он.

Услышав это, майор вдруг спросил:

— А почему вы решили, что задание не выполнено?

— Мы не привели, как было обусловлено, командира полка, которого можно было взять без шума, — объяс­нил я.

— Да, но вы доставили документы.

Оказалось, что среди бумаг, захваченных нами в штабе румынского полка, были секретные приказы и донесения, рассказавшие командованию больше, чем мог бы сообщить пленный офицер. Такой поворот дела удивил и обрадовал.

Когда мы пришли к себе в избу, Иван неожиданно пытащил из-за борта кителя офицерский кортик, тот самый, что развалил мне ладонь.

— Ну что, возьмешь своего крестного?

— Возьму.

И я спрятал в чемодан на память нож с серебряной рукояткой и гравировкой на лезвии: «Великая Герма­ния».

Прошло несколько дней. Я подлечил свою руку, и прибыли люди майора с той стороны. Они сообщили, что в румынском полку наша диверсия вызвала боль­шой переполох. Начальник штаба румынского полка, ко­торого мы стукнули и оставили с кляпом во рту, аресто­ван: немцы посчитали, что убийство и похищение ил таба важных документов произошло не без его ведо­ма. Полковника, как важную персону, увезли хоронить в Германию. Вместе с этими хорошими вестями развед­ка принесла и печальную новость — з руки гестапо по­пала и была замучена там наша проводница — Нина Петровна. Это сообщение тяжело сразило майора — он посерел, был молчалив и задумчив, отвечал невпопад. Мы догадались, что маленькая учительница значила длп него больше, чем просто умная разведчица.

Операция «Румынский блюз» была закончена, и вско­ре мы выехали в Москву.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

ЧТО ТАКОЕ «НЕ ВЕЗЕТ»

Новый, 1943 год мы с Власовым встречали в Москве. Морозы стояли крепкие. В нашей маленькой гостинице было холодно, неуютно, и мы очень обрадовались, по­лучив записку Богатыря с приглашением на празднич­ный вечер, тем более что на другой день нам предсто­яло проститься с Москвой и нашим другом. Прифран­тившись насколько позволяло наше походное обмунди­рование, мы отправились по указанному Иваном адресу.

Ехали сначала на трамвае, потом на метро, долго шли пешком и, наконец, очутились в доме, где мы нико­го не знали, нас никто не знал, но ждали, как дорогих гостей.

Кроме Богатыря здесь были несколько парней лет по семнадцати, работавших на военном заводе, хозяйка квартиры, приветливая и еще не старая женщина, и доб­рый десяток девушек с того же номерного завода, что пареньки и хозяйка дома.

В этой сугубо штатской компании мы представляли армию и не без смущения принимали знаки внимания, положенные фронтовикам.