Иван Сусанин
Шрифт:
1 июня Федор, сын Бориса Годунова, и вся семья Бориса были взяты «за пристава». 30 июня 1605 года Самозванец вошел в Москву.
Глава 14
И ВНОВЬ В РОСТОВ ВЕЛИКИЙ
Гришка Отрепьев, воцарившись в Москве, избавил от опалы всех недоброхотов Бориса Годунова. Федора Никитича Романова (монаха Филарета) осыпал милостями и возвел в митрополиты самой громадной и богатой Ростово-Ярославской епархии. Патриарха Иова, собинного друга Годунова, сместил, назначив на его место архипастыря Игнатия.
Вызволил
Сырая, темная келья северного монастыря не сломила Филарета. Он лишь похудел на добрый пуд, но отменного здоровья не потерял. А вот инокиня Марфа за последние четыре года изрядно изменилась: постарела, осунулась, появились седые паутинки в некогда роскошных волосах. Уж чересчур печаловалась Ксения Ивановна о своих детях, не чаяв увидеть их в живых.
И вот вновь вся семья в ростовских митрополичьих палатах. Даже Иван Васильевич и Агрипина Егоровна Шестовы прибыли в Ростов. Как же им оставаться в Домнине, когда дочка и внук получили долгожданную волюшку!
Вскоре в Домнино примчал вестник от митрополита Филарета. Молвил Сусанину:
— Зван ты, Иван Осипыч, к дворянину Шестову. Велено тебе назначить временного старосту, а самому явиться в Ростов.
Сусанин же пребывал в скорби: три недели назад он похоронил свою Устинью, коя неожиданно занедужила, да так и не поднялась со смертного одра. Не помогли ни настойки, ни отвары из пользительных трав. За пять месяцев источила Устинью какая-то неведомая неизлечимая болезнь. Сильно переживал Иван Осипович, а потому и встретил вестника с хмурым лицом.
— По какой надобности к Шестову?
— Не ведаю. О том будет в Ростове сказано.
Сусанин пожал плечами, но барскую волю надо исполнять. В тот же день собрал сход, на коем молвил:
— Барин приказал прибыть в Ростов. Велено мне подмену сыскать, но я не господин, дабы старосту назначать. Сами прикиньте.
Мужики вначале примолкли, раздумывая над словами старосты, а затем принялись толковать, допрежь негромко и зачастую невнятно, себе под нос, но когда речь зашла о конкретных именах, говор усилился, а затем поднялся такой галдеж, что вороны слетели с вековых берез.
Крестьянское сонмище! Этот нехорош и другой с изъяном. Поди, угоди на каждого мужика. Тут тебе не за столом щи хлебать, а старосту выбирать, кой для деревни царь и бог.
Несусветный гвалт мог прервать лишь зычный возглас Ивана Осиповича.
— Хватит, мужики! Криком избы не срубишь. Так и до утра дело не докончим.
Вновь притихли мужики. Наконец один из сосельников молвил:
— Сам укажи, Иван Осипыч.
— Я бы указал, да вы опять шум затеете.
— Не затеем. Ты каждого мужика изрядно ведаешь. Сказывай!
— Богдана Сабинина. Он хоть молодой, но давно остепенился, да и на работе горит.
Мужики шум не затеяли. Имя Богдана никто не выкликал, но староста, кажись, истину речет о Богдашке. Про него не скажешь, что
Попрощавшись с дочкой, зятем и внуками, а, также посетив могилу Устиньи, Сусанин отбыл в Ростов Великий.
Иван Осипович не спешил прибыть в митрополичьи палаты. Он неторопко, со стороны ярославской дороги, въехал на Чудской конец и с неподдельным пристрастием стал разглядывать древний город, бывшим некогда стольным градом Ростово-Суздальской Руси. Много лет миновало после его прыткого бегства из Ростова, но к его удивлению город мало в чем изменился. Все те же улочки с деревянными храмами, избами и хоромами. До самого центра были всего два каменных строения — Авраамиев монастырь да храм Вознесения, мастер коего был казнен Иваном Грозным.
Ближе к Детинцу — Воеводский двор. Тотчас всплыло лицо Третьяка Сеитова, кой, по словам Ивана Наумова, сложил голову на Ливонской войне. До обидного жаль воеводу. Славный был человек. Наумов же — человек мерзкий, помышлял всю семью его извести. Любопытно, кто ныне в Ростове воеводой?
Свернув к Рождественскому монастырю, вблизи коего стоял деревянный храм Николы на Подозерье, Сусанин зашагал к избе Пятуни. Жив ли бортник? Сколь воды утекло. Когда-то у него с Пятуней были самые дружеские отношения, а именно с той поры, когда избавил его на Торговой площади от правежа.
Только пошел к крыльцу, как от повети раздалось:
— Кого Бог несет?
Иван Осипович обернулся на голос и увидел у поленицы неказистого старичка с седенькой бородкой.
— Бог ты мой, Пятуня!
Пятуня вгляделся в незнакомца, приставив морщинистую ладонь ко лбу козырьком.
— Не признаю, милок.
— Да ты что, Пятуня, аль глазами ослаб? Не я ль тебя от батогов избавил?
Старичок полешки выронил.
— Иванка? — ахнул Пятуня и, всплеснув руками, засеменил к Сусанину.
Перед ним оказался все такой же дюжий, но изрядно постаревший мужик в долгополом суконном кафтане.
— Да я ж тебя добрым молодцем знал, а ныне меня догоняешь.
— Догоняю, Пятуня. Шестой десяток за плечами.
— Шестой? — вновь ахнул бортник. — Однако, вижу, в силе, и ходишь твердо. Крепкий, как дубок. Где скитался, обитался? Заходи в избу.
— Сказ у меня будет долгий, вдругорядь изреку. Авдотья жива?
— Жива, слава Богу. На торг ушла. Седни день базарный.
— Кто в воеводах ходит?
— Игнатий Шелепнев. Недавно новым царем поставлен. Много их поменялось, но народ до сих пор Третьяка Сеитова поминает. Дай Бог ему здоровья.
— Что? — обескуражено, протянул Сусанин. — В своем уме, Пятуня? Да он же в сече сгиб. О том Наумов сказывал.
— Брехня, милок. Живехоньким оказался Сеитов. Как от недуга отошел, в Ростов нагрянул. Забрал Полинку с сыном и на новое воеводство в Свияжск укатил.
— Дела-а, — протянул Сусанин. — Порадовал ты меня, Пятуня… Ну а в мой избе кто ныне проживает?