Иван Сусанин
Шрифт:
Все перемешалось в голове Ивана Осиповича. Теперь он целыми днями занимался садом, ибо время наступило весьма благоприятное — начало осени. Надо и плоды собрать, и деревья подкормить, и новые саженцы расположить в удачном месте.
Нередко в саду показывалась инокиня Марфа с сыном и всегда подходила к Ивану Осиповичу.
— Дедушка Ваня, ты раньше садовником был? — спрашивал боярич.
— В садовниках не бывал, Михайла Федорыч, но дело сие не столь уж и хитрое. Каждому крестьянину, коль он всю жизнь с землей возится, сад взрасти — не великая премудрость.
Ивану
Приказал служке:
— Теперь все перемешай, дабы вокруг кола образовался холмик.
— А теперь древо? — спросил Филарет.
— Боже упаси, владыка. С недельку надо обождать, дабы все удобры [191] осели. А вот сие место к посадке готово… Еремей, неси саженец.
Еремей принес. Иван Осипович развернул рогожу и покачал головой:
— Не пригожа к посадке яблоня.
— Да отчего ж, раб Божий? — вновь спросил архипастырь. — Корней предостаточно.
191
Удобры — старинное название удобрений.
— Предостаточно, владыка, но на корнях наплывы и мочка плохая. С большим изъяном саженец.
— Еремка готовил? — насупил брови Филарет.
Сусанин уже ведал: митрополит сурово наказывает нерадивых служек, а посему решил отвести от Еремки беду.
— На служке вины нет, владыка. Ростовцы на торгу подсунули, а рогожку, дабы земля с корней не осыпалась, развязывать нельзя. Корни хорошо сохраняются с комом земли, а коль случится, что он осыпался и корни голые, то их надлежит обмакнуть в болтушку, то есть в землю, разведенную водой до густоты сметаны, затем переложить влажной травой или мхом и завернуть рогожей. А ежели при длительной перевозке саженец подсох, то его подобает поставить в кадку с водой денька на два, дабы жизнь ему дать…
Боярин Романов, а ныне митрополит Филарет сроду не слыхал о таких вещах, а посему слушал с неподдельным интересом. Мужик же в кожаном переднике поверх холщовой рубахи, откинув тыльной стороной ладони прядь седых волос с крутого лба, перевязанного узким кожаным ремешком, степенно продолжал:
— Деревцо не сразу сажают в яму, его допрежь надо прикопать, а перед этим зорко оглядеть, дабы поломанные или поврежденные корни и ветви обрезать до здорового места так, дабы срез был направлен вниз. При доброй прикопке на концах корней борзо появляются наплывы и вырастают новые корни. А дабы защитить корни от грызунов, прикопанные саженцы обкладывают еловыми лапами…
Филарет с увлечением продолжал
«Царь Борис, задумав развести подле своих хором сад, пригласил мастеров из Голландии, но сад не удался. Лучше бы уж позвал вот такого змемледела, как Ивашка Сусанин. Русский-то мужик и корявое дерево сумеет сделать гладким, а горькое — сладким. И откуда в сиволапом мужике такое умение?»
— Послушай, раб Божий, откуда ты все оное ведаешь?
— Да то любой крестьянин ведает, владыка.
— Не скажи. За сохой ходить — да, но в оном деле голову надо иметь.
— И за сохой ходить уменье надо.
Последние слова Сусанина могли показаться митрополиту дерзкими. Но владыка на сей раз смолчал, невольно ощущая, что от этого кряжистого мужика веет какой-то неизведанной, основательной силой и мудростью, коей он раньше не замечал, а по правде сказать — и не хотел замечать.
Сусанин, видя нахмурившееся лицо митрополита, высказал:
— От дедов и прадедов сию науку мужики постигали. Веками.
— Ну-ну. А теперь пройдем в беседку.
Митрополит начал разговор не сразу. Молчаливо поглаживал панагию, усеянную драгоценными каменьями, а затем неожиданно спросил:
— Знакомый человек есть в Ростове?
Иван Осипович никогда не рассказывал, что он когда-то проживал в Ростове, — ни Ивану Васильевичу, ни, тем более, Филарету. Но на сей раз, он решил открыться: смысла уже нет утаивать.
— Есть, владыка.
— Кто он, и хорошо ли ведает люд ростовский?
— Пятуня из простолюдинов. Моих лет. Каждого ростовца изрядно ведает.
— Не плут?
— С такими знакомства не веду, владыка.
— Добро, сыне… Известился я, что скоро в Ростов прибудут поляки, кои помышляют поставить в городе католический храм. Гоже ли так, сын мой?
— Когда-то в Ярославле немчины попытали возвести иноверческую божницу, но купец Василий Кондаков поднял народ, а царь Иван Грозный, изведав про это, обличил владыку Давыда в ереси и наложил на него опалу.
— Не забывай, сыне, что тогда сидел на престоле Иван Грозный, а ныне ставленник Речи Посполитой. Это по его воле начнут возводить католические храмы. Как тогда народ поведет себя?
Иван Сусанин своей мужицкой смекалкой уразумел, что митрополит пребывает в тревоге, и что вся его дальнейшая судьба будет зависеть от появления в Ростове ляхов.
— Думаю, с хлебом-солью не встретит, владыка.
— А за топоры не возьмется?
Не в бровь, а в глаз вопросил архипастырь.
— Мужик редко за топоры берется. Смирен он по нраву своему и терпелив, но коль беда за горло схватит, его уже не остановить.
— А знакомец твой?
— Потолковать надо, владыка.
— Потолкуй, сын мой.
Сусанин вышел на Вечевую площадь. Здесь ничего не изменилось. Воеводская приказная изба, Губная, Опальная, кабак, храм Спаса на Торгу, церковь Спаса на Сенях, соединенная переходом с митрополичьими палатами. Даже правежный столб, к коему привязывали должников, сохранился.