Иван Сусанин
Шрифт:
— Куда прешься?
— К воеводе мне, ребятушки. Пропустите.
— Недосуг воеводе. Именитых людей на ратный совет поджидает. А ты кто такой?
— Крестьянин.
Послужильцы загоготали:
— Мужиков воевода не приглашал. С посконной рожей в красные ряды не суйся. Ступай-ка восвояси, старый пень.
Иван Осипович, качая головой, посмотрел на послужильцев. Молодые, дюжие, дерзкие. Вот и он когда-то был таким. И как же давно это было! «Старый пень». Стрелой пролетели годы.
— Зря усмехаетесь, ребятушки. И вам старости не избежать. Восвояси я
— А сказывал «крестьянин». Завираешься, дед. Из мужичья в послужильцы не берут. Ступай прочь, тебе говорят!
— И не подумаю.
— Какой же ты упертый. Силой прогоним!
Но тут на крыльцо спустился старший послужилец Сеитова, молвил:
— Лазунка! Велено тебе ехать до губного старосты. Воевода кличет.
— Мигом, Лукьян Петрович!
Лазунка побежал к конюшне, а оставшийся послужилец указал рукой на просителя.
— Какой-то странный старик, Лукьян Петрович. До воеводы домогается.
Пришлось Сусанину вновь изложить свою просьбу. Лукьян хмыкнул и пожал плечами.
— Ты уж доложи, мил человек.
Лукьян, так и ничего не сказав, поднялся в воеводские покои. Иван Осипович удрученно вздохнул.
«Тяжко мужику пробиться к господам. Взашей сыромятную душу гонят».
А на крыльцо быстрым шагом спустился Третьяк Федорович. Зорко глянул на старика и, глазам своим не веря, произнес:
— Бог ты мой!.. Друже!
— Признал-таки, Третьяк Федорыч.
Сеитов стиснул Сусанина в своих объятиях.
— Что годы делают!.. А ну пойдем, друже, в мои покои.
На глазах изумленного послужильца, воевода обнял «крестьянина» за плечи и повел в терем. Вот те и «старый пень!».
Третьяк был искренне рад встрече с Сусаниным. Сколь лет миновало, но он его не забывал, памятуя и поездку с ним в Москву, и помощь его супруге Полине, да и все его добрые дела, кои никогда не изглаживаться из памяти.
Сеитов всегда вспоминался Сусанину молодым, а сейчас его обнимал рослый, седовласый старик, коему не менее шести десятков, но все еще крепкотелому и уверенному в поступи. А голос и вовсе не изменился.
Третьяк усадил Сусанина в кресло, налил в чарки вина.
— Давай-ка вспомним нашу молодость, друже… А теперь рассказывай.
Иван Осипович, понимая, что у воеводы дел не в проворот, весьма коротко поведал о своей жизни, а затем спросил:
— Сам-то как, Третьяк Федорыч? И все ли, слава Богу, с Полиной?
— Во многих городах на воеводстве сидел, и вот опять царю пригодился. Супруга моя жива и здорова. Принесла мне трех сыновей и дочь. Ныне и вовсе богатый — пятеро внуков. Только бы покойно старость доживать, друже, да вот Смута на Руси загуляла.
— Худо на Руси, Третьяк Федорыч.
В покои вошел Лукьян, доложил:
— Все приглашенные собрались на совет, воевода.
— Сейчас буду… Давай прощаться, друже. Свел-таки нас Господь.
Тепло распрощались бывший послужилец и воевода.
Глава 18
ЯРОСЛАВЕЦ ВАСИЛИЙ КОНДАК
Возок, в сопровождении пятерых конных
— Стой, борода!
Возок остановился. Иван Васильевич Шестов распахнул дверцу. Всадники в крестьянской сряде, но каждый с прадедовским мечом и рогатиной.
— В чем дело, мужики?
197
Шепецкий ям — в актах Спасского монастыря Ярославля о возникновении ямских слобод говорится: «В Ростове да в Ростовском уезде на Шепецком яму (с. Шопша), да в Ярославле да в Ярославском уезде на Вокшерском яму писати и строити ямские слободы».
— Укрывайся, барин! Сверни-ка на проселочную дорогу.
— С какой стати?
— На Ярославль большой силой движутся ляхи. Скоро здесь будут.
Шестов растерянно оглянулся на Сусанина, а тот подъехал к вершникам.
— Как скоро, мужики?
— И получаса не минует. Догонят вас ляхи и саблями посекут. Сворачивайте! Тут версты через три лесная деревушка Селивановка будет. Там и отсидитесь.
Иван Осипович увидел испуганное лицо Ксении Ивановны и твердо высказал:
— Рисковать не будем, барин. Надо в деревушку. А я в Ярославль наведаюсь.
— Да зачем, Иван Осипыч?
— Дабы самому познать, что там деется. Коль все, слава Богу, к вам немедля прибуду. Вам же из деревеньки лучше никуда не отъезжать.
— Господи, Иван Осипович! — воскликнула Ксения Ивановна, явно не желавшая расставаться со старостой.
— Ты уж прости, матушка Ксения Ивановна. На время покину вас. Поворачивайте, ради Христа!
Мужики помчали в сторону Ярославля, за ними припустил и Иван Осипович.
Очутившись в Ярославле еще до подхода польского войска, Иван Осипович не ведал, куда ему приткнуться. Город встревожено гудел. Жители уже изведали о приближении жестокого воинства Лисовского. По кривым улицам и переулкам, лишенные покоя, сновали люди и подводы. Из хлевов, порой, доносились пронзительные ревы скотины…
«Никак, кое-кто коров и овец режет… А подводы куда с кладями и тюками? Купцы мечутся, добро свое спасают. Небось, в Рубленый город подались… А сколь ремесленного люда?!».
Иван Осипович еще в Ростове Великом был наслышан, что Ярославль лишь Москве уступает своими мастерами-умельцами. Здесь сотни искусников: кузнецы, гвоздари, замочники, серебренники, портные, рукавичники, шубники, плотники, гончары, каменщики, иконописцы… Многие изделия ярославских умельцев — резьба по дереву, изразцы, шитые и набивные ткани, серебряная и медная посуда, настолько были изумительно сотворены, что ими дивились не только в Ростове, но и в стольном граде. А ярославское «белое мыло», льняные изделия — полотна, холсты, крашенина — зеркала и изделия из кожи славились на всех торгах Руси.