Иван Сусанин
Шрифт:
Филарет стал заложником своей семьи. Отказ от патриаршества привел бы его супругу и детей к погибели [205] .
Глава 24
ПОДВИГ СЛОТЫ
Ян Сапега, помышлявший действовать самостоятельно, наметил себе старейший и богатейший на Руси Троице-Сергиевский монастырь, кой представлял завидную добычу для грабителей. Но для тушинцев важно было взять эту обитель и потому, что она стояла на перекрестке дорог на север и восток, по коим шли товары и продовольствие на Москву. Опричь того, монастырь, обнесенный толстой каменной стеной, был отменной крепостью. Обладание ей обеспечило бы «ворам» важный опорный пункт. На сей монастырь и надумал напасть
205
В сделке Филарета с «Тушинским вором» уже налицо в большей мере политический расчет, чем в его службе первому Самозванцу. Там он был лишь невольным участником событий. Здесь — в значительной степени активным действующим лицом. Он исхитрился при этом пользоваться доверием Лжедмитрия и поляков и одновременно сохранить репутацию в Москве, где жила семья. Судя по посланиям Гермогена, в столице смотрели на Филарета исключительно, как на невольного пленника «Вора». Когда в декабре 1609 года в Тушино прибыли послы Сигизмунда Третьего, осадившего Смоленск, Филарет, очевидно понял, что судьба посылает ему шанс выбраться из «таборов», начавших уже распадаться. Именно тогда и всплыло имя польского королевича Владислава, сына Сигизмунда, как возможного претендента на русский престол, с воцарением которого могли бы стихнуть все раздоры. Обязательным условием с самого начала было крещение королевича по православному обряду, так как все помнили, как Лжедмитрий I ввел в Успенский собор Марину Мнишек без крещения. Но события тогда развивались быстрее чьих бы то ни было планов. В мае 1610 года, когда Тушинский лагерь распался, поляки захватили с собой Филарета в Иосифо-Волоколамский монастырь, но по дороге он был «отполонен» царскими воеводами и возвращен в Москву, полную ликования по случаю побед над Вором князя Михаила Скопина-Шуйского.
Изведав о движении Сапеги, Василий Шуйский послал своего брата Ивана перехватить ему дорогу, но московское войско было наголову разбито под селом Рахмановым. Иван Шуйский вернулся в Москву с остатками войска, другие — рассеялись по домам ждать развязки борьбы, не желая проливать кровь ни за царя московского, ни за царя тушинского. В таком расположении духа находились и многие жители Москвы.
Силы монастыря были явно малы: всего насчитывалось 609 человек служилых, стрельцов и казаков. Сапега же подвел к обители свыше 30 тысяч воинов и около 100 пушек. Участь монастыря казалась плачевной, но, подступая к обители, поляки грабили, разоряли, сжигали окрестные деревни и села. Население спешило укрыться за каменной стеной монастыря, а посему здесь собралось много окрестных крестьян, кои и стали надежными защитниками одной из главных православных святынь.
Целый месяц Сапега готовился к штурму, кой начался 13 октября 1608 года. Но защитники крепости зря время не теряли. Ляхов подпустили к стенам, а потом принялись расстреливать из пушек и пищалей, нанося изрядный урон противнику. «Воры» бросились бежать в свой лагерь. Осажденные выступили из монастыря и захватили у бежавших лестницы и деревянные башни.
Дорого обошелся панам этот штурм: они потеряли около пяти с половиной тысяч «рыцарей».
Посрамленный Сапега решил временно отказаться от штурма и отдал приказ приступить к осаде монастыря, и в то же время повелел учинить подкоп, дабы взорвать стену и вновь броситься на штурм.
9 ноября 1608 года два крестьянина Никон Шилов и Слота Захарьев (тот самый Слота, друг Иван Сусанина) во время вылазки обнаружили подкоп. Волею судьбы старый Слота оказался в одном из сел, что находилось в десяти верстах от монастыря, а когда на окрестные населения нагрянули банды Лисовского, Слота с семьей укрылся за стенами обители.
«Они вошли в подкоп, закрыли выход и взорвали подземную галерею, погибнув вместе с поляками, работавшими в ней» [206] .
206
Исторический факт. Автор полагает, что героическая защита Троице-Сергиевого монастыря, длившаяся девять месяцев, заслуживает
Так героически завершил свою жизнь мужик Слота, умудренный крестьянин, пахарь-страдник, горячо любивший свое Отечество.
Сапега, чтобы вынудить монастырь даться, решил не допускать подвоза в него продовольствия, дров и воды. Тяжелой зимой 1609 года положение осажденных заметно ухудшилось. Довелось переносить и голод, и холод, и болезни, легко испускавшиеся в условиях крайней тесноты. Каждый день в обители хоронили десятки умерших. Живые едва держались на ногах, но никто не помышлял о сдаче святыни.
В марте 1609 года дочь Бориса Годунова, Ксения, писала из Троицкого монастыря своей тетке, что она «в своих бедах чуть жива, совсем больна вместе с другими старицами, и вперед ни одна из них себе жизни не чает, с часу на час ожидают смерти» [207] .
Еще три года назад юную Ксению силой обратил в наложницы Лжедмитрий 1. Царевна считалась не только первой красавицей Москвы, но и одной из самых образованных женщин. По описанию современника «царевна Ксения, отроковица чудного помышления, зельною красотою лепа и лицом румяна, очи имея черны, велики, светлостию блистаяся, бровьми союзна, телом изобильна; возрастом ни высока, ни низка; власы имея черны, велики, аки трубы по плечам лежаху; воистину во всех женах благочиннейша, и писанию книжному многим цветуще благоречием, во всех делах чредима…».
207
С. М. Соловьев. История России с древнейших времен. Кн.4.
Дочь Годунова избавилась от Самозванца, благодаря настоянию Юрия Мнишек, у коего Гришка Отрепьев просил руки дочери Марины. Самозванец поспешил исполнить требование влиятельнейшего пана: Ксения была пострижена и сослана в отдаленный монастырь [208] .
Монахи ревностно помогали ратным людям: если одни оправляли богослужение, то другие работали в хлебне и поварне над приготовлением пищи для воинов; иные же день и ночь находились на стене вкупе с ратными людьми, выходили на вылазки, принимали даже и начальство над отрядами; вероятно, многие из них до пострижения были людьми служилыми.
208
Царевна Ксения, в инокинях Ольга, умерла 30 августа 1622 года и погребена в Троице-Сергиевом монастыре.
Сапега и Лисовский надумали воздействовать на монахов, прислав им свою грамоту:
«Вы, беззаконники, презрели жалованье, милость и ласку царя Ивана Васильевича, забыли сына его, а князю Василью Шуйскому доброхотствуете и учите в городе Троицком воинство и народ весь стоять против государя царя Димитрия Ивановича и его позороить и псовать неподобно, и царицу Марину Юрьевну, такоже и нас. И мы тебе, архимандрит Иосаф, свидетельствуем и пишем словом царским, запрети попам и прочим монахам, чтоб они не учили воинства не покорятся царю Димитрию…».
Сапега с Лисовским писали к воеводам осажденного монастыря, и ко всем ратным людям, убеждая к сдаче посулами богатых наград; в противном случае грозили смертью.
Убеждения и угрозы остались тщетными. Монахи и ратные люди видели пред стенами обители святого Сергия толпы иноверцев, пришедших поругать и расхитить храмы и священные сокровища. Здесь дело шло не о том, предаться ли царю тушинскому от царя московского, а о том, предать ли гроб великого чудотворца на поругание врагам православной веры.
Троицкие сидельцы ответили:
«Да ведает ваше темное державство, что напрасно прельщаете Христово стадо, православных христиан. Какая польза человеку возлюбить тьму больше света и преложить ложь на истину: как же нам оставить вечную святую истинную свою православную христианскую веру и покориться новым еретическим законам, кои прокляты четырьмя вселенскими патриархами? Или какое приобретение оставить нам своего православного государя царя и покориться ложному врагу, и вам, латыне иноверной, уподобиться жидам, или быть еще хуже их?»