Иван Сусанин
Шрифт:
Сигизмунда будто кипятком ошпарили. Лицо его покрылось розовыми пятнами, в глазах засверкали злые огоньки. Он впервые повидал Филарета, и самонадеянно полагал, что Филарет Романов, влиятельный боярин, как и другие московские бояре, будет послушен его королевской воле. И вдруг такая дерзкая отповедь его приказу!
— Не забывайся, боярин! Ты всего лишь холоп царя, как вы называете себя в челобитных на имя государя. Холоп! Перед тобой король, император Речи Посполитой и будущий великий государь Московского государства!
— Никогда тебе, Сигизмунд, не бывать государем святой Руси. Прыгнул бы на коня, да ножки коротки.
У Филарета уже давно нарастало негодование против злодейских
— Замолчи, Федька Романов! — закричал Сигизмунд. — Взять его, и в кандалах увезти в застенок Мальборкского замка [217] .
Долгие годы просидит Федор Никитич в польском узилище.
А Ксения Ивановна и ее дети оставались заложниками поляков в Москве.
217
Под Вязьмой Филарет был обменен на полковника Струся, бывшего командира польского гарнизона московского Кремля. 14 июня 1619 г. Филарет торжественно въехал в столицу и вскоре на церковном Соборе был возведен в сан патриарха. По свидетельству иностранцев, Запад оказал определенное влияние, побуждал к заимствованию у поляков. Филарет же уехал из Польши решительным противником всего западного, болезненно относясь к любому возможному проникновению в Москву польской культуры; он окончательно сформулировался как «столп церкви», «гонитель западничества». Хотя имя патриарха в грамотах стояло вторым, но опытный и твердый Филарет имел очень большую власть в правлении государством при малоопытном, молодом и мягком Михаиле. Некоторые царедворцы, привыкшие к своеволию при юном Михаиле, не желали возвращения Филарета из польского плена. Филарет же, появившись в Москве, положил предел этому своеволию, избавив Русь от «смутного и тяжкого многовластия». Он «не только слово Божие исправлял, но и земскими делами всеми правил, многих освободил от насилия». (С. М. Соловьев, кн.5). Скончался Филарет 1 октября 1633 года.
Глава 28
БУДЕ ТЕРПЕТЬ ЛЯХОВ!
На разные голоса бесновалась злая неугомонная метель. Изба ухала, стонала, скрипела, кутаясь в белое липкое покрывало. Перед киотом блекло мерцала неугасимая лампадка.
Иван Осипович проснулся от громкого стука в ворота, будто пудовой дубиной бухали. Перекрестился, накинул на себя овчинный тулуп и вышел во двор. Подойдя к калитке, спросил:
— Кого Бог несет?
— Открывай борзо! — нетерпеливо раздалось из-за ворот.
Но Сусанин не спешил отодвинуть засов. Голос неведомый, а времена ныне лихие, окрест воровские ватаги шастают.
— Да открывай же, дьявол! Из Костромы едем, помощь надобна.
— Из Костромы?.. А какая главная святыня Костромы?
— Вот, леший. Чудотворная икона Федоровской Богоматери.
Сусанин отодвинул засов и распахнул ворота. Во двор въехали заснеженные сани. Трое обступили хозяина избы, а двое остались лежать на санях.
— Беда у нас, старик. Впусти в избу.
Лиц не разглядеть, но Иван Осипович больше не раздумывал.
— Заходите, коль нужда.
В избе запалил от лампадки свечу. Мужики с заснеженными бровями, бородами и усами скинули такие же заснеженные шапки и бараньи полушубки, перекрестились на киот и сели на лавку.
— Беда у нас, старик, — вновь повторил чернобородый мужик. — Лавруху зло ляхи поранили. Стоном исходит. В живот его копьем ляхи угодили. Никак скоро отмучается, бедолага. Надо бы в избу его перенести.
— Перенесем. А пятый кто?
Чуть позже чернобородый (знать был за старшего) поведал:
— Убитая девчушка…
Костромичи изведав, что в Нижнем
К вечеру поднялась метель, и гонцы сбились с дороги. И тут на них напала какая-то шайка ляхов, человек в десять. Среди них оказалась женщина, переброшенная через седло. Бой был недолгим. Разглядев, что мужики вооружены рогатинами (чего всегда боялись ляхи) и, потеряв одного грабителя, шайка отступила. Женщину сбросили с лошади, махнули по ней саблей промеж ног и скрылись в метельной мгле. Женщину взяли на сани, где она вскоре и скончалась.
— Паскудники! — ожесточенно произнес Сусанин. — Да она еще совсем дитё малое.
— Девчушка успела сказать, что над ней надругалась вся шайка, а вот где ее схватили, ныне одному Богу известно. Не успела молвить.
— Изуверы, — вновь зло бросил Сусанин. — Сколь же горя принесли они Руси!
— И не говори, старик. И сами нагляделись, и от людей наслышались. Утром бы надо похоронить девчушку.
Иван Осипович кивнул, ступил к раненому и покачал головой.
— Дойду до батюшки Евсевия. По соседству живет. А вы пока лошадь справьте, да во двор заведите. Теплая вода в избе, а овес в сусеке.
Пока священник отпевал усопших, Иван Осипович подумал:
«Барин помышлял мужиков собрать, дабы подмогу послать в Новгород. Не худо бы в день похорон».
Иван Шестов охотно согласился. Утром в вотчинные селения помчали холопы на конях, а после полудня мужики уже были на погосте. Шестов кивнул старосте: скажи-де что-нибудь мужикам, они тебя слушают лучше барина.
Сам Иван Васильевич никогда перед мужиками не выступал, не собирал их на сход, дабы подвигнуть крестьян на какое-то большое дело. Все свои приказания мужикам он отдавал через старосту, полагая, что тот толково все исполнит. Он никогда не знал, в какие сроки зачинать пахоту, сев, сенокос, жатву хлебов, опять-таки во всем полагаясь на крестьянскую смекалку Ивана Осиповича. Вот и здесь он повелел потолковать с миром старосте.
Сусанин же никогда не произносил длинных речей, но гнев переполнял его сердце, кое выплеснуло:
— Не вам рассказывать, мужики, что творят на Руси польские стервятники. Стоном и плачем земля исходит. Ляхи захватили многие города и веси, хозяйничают они в Москве. Вот они — жертвы этих хозяев. Гляньте, что они содеяли с беззащитной девочкой, дитем малым. И сколь таких невинно загубленных душ! Тысячи и тысячи людей зверски убиты поляками. Они проникают всюду. Бог пока миловал нашу вотчину, но близок тот день, когда разбойные ватаги нападут на наши деревни и села, разграбят пожитки, пожгут избы, изрубят мужчин, а женщин предадут сраму. Доколь терпеть всё это, мужики?! Желаете ли вы, чтоб наши деревни превратились в пепелища?
— Не желаем того, Осипыч!
— Буде терпеть ляхов! Они хуже зверей!
— Толкуй, чего надобно!
Сусанин глянул на Шестова, кой говорил в своих хоромах, что не останется в стороне и также пошлет со своей вотчины отряд ополченцев в Новгород.
Уразумел взгляд старосты Иван Васильевич и, наконец-то, выступил перед миром:
— Тут Иван Осипович истинную правду сказал. Жить так больше нельзя. Предел терпения завершился. В Нижнем Новгороде собирается ополчение со всей Руси, дабы очистить русскую землю от скверны. Надеюсь, что и мы отзовемся на призыв нижегородцев. Отрядим десятка два крепких мужиков. Кузьма Минин и Дмитрий Пожарский будут рады каждому ратнику.