Иван Сусанин
Шрифт:
Мужики примолкли: на войну идти — не орехи щелкать. Да и надежны ли люди, что встали в челе нижегородского ополчения?
— Про Пожарского краем уха слышали, а про Минина, почитай, ничего и не ведаем, — высказался Сабинка.
— Я ведаю! — воскликнул чернобородый мужик, кой зарывал могилу.
— Поведай миру, коль ведаешь.
Гонец из Костромы подошел Шестову и Сусанину, и обернулся к сонмищу.
— Кличут меня Гаврилой Топорком. Ходил из Костромы ходоком в Нижний, там с Мининым и Пожарским толковал. Козьма Захарыч Минин — человек небогатый, мелкий торговец, кой убогой куплей кормится от продажи мяса и рыбы. Мужик степенный, рассудливый и уважаемый в Нижнем, не зря его посадские люди выбрали своим старостой, доверяя ему судить и разбирать всякие споры. Козьма Захарыч на печи не отсиживался, не раз ходил в ополчениях нижегородцев и бился с ляхами. Сей человек не замечен в шаткости. Убежден, что только простолюдины могут освободить Русь от ляхов. Не сник
Речь Минина была сказана с такой страстностью, что воодушевление охватило весь город. «Будь так!» — закричали ему в ответ. Шапки с деньгами, кафтаны, оружие грудой вырастали на каменном полу паперти. Сам Минин отдал свое имение, монисты жены своей Татьяны и даже золотые и серебряные оклады с икон. Но казны для сбора похода всё равно не хватало, и тогда Козьма Захарыч учинил сбор — третью или пятую деньгу от всех пожитков и промыслов.
Затем зашла речь о ратном воеводе. Многих перебрали, но остановились на человеке, кой тоже никогда не был в шатости, никогда не шел на измену и всегда был лютым врагом ляхов. Таким оказался князь Дмитрий Михайлыч Пожарский. Нижегородцам хорошо было известно это имя, ибо многие сражались за Москву еще в первом ополчении. Ему было за тридцать лет [218] . Пожарского видели отражающим поляков в Зарайске, спешащим на выручку к Ляпунову, видели в челе передового отряда, ворвавшегося в Москву на помощь восставшему народу, видели его и сражающимся в первых рядах на Лубянке, когда он был тяжко ранен.
218
Д. М. Пожарский родился в 1578 году. Предки Пожарского служили в небольших городах. Дмитрий Михайлович выдвинулся исключительно благодаря своей храбрости, полководческому таланту и глубокому патриотизму. Именитые бояре никогда не забывали захудалости его рода. Даже в первые годы после одержанных Пожарским побед, вернувших Москву русскому народу, некоторые бояре неоднократно «местничали» с Пожарским. Больше того, в декабре 1613 года был боярами «выдан головой» Борису Салтыкову, племяннику изменника Михаила Салтыкова, за то, что счел себя выше Салтыкова. В 1608 году, когда ему было 30 лет, Пожарский впервые выступил воеводой против поляков и выступил победоносно, разбив их у Коломны. В 1609 году Пожарский разбил на Владимирской дороге «воровской» отряд Салтыкова. В 1610 году, когда тушинский Вор шел к Москве и все города после Клушинского поражения присягали ему, Пожарский, тогда воевода города Зарайска, решительно отказался перейти на сторону Самозванца. Жители стали угрожать Пожарскому, но угрозы никогда не заставляли его сойти с того пути, который он считал правильным. Пожарский заперся в городском Кремле и заставил зарайцев, а вслед за ними и коломенцев, вновь отложиться от тушинского Вора. В обстановке измены боярской знати это прямое служение родине, когда Пожарский «в измене не явился», придало ему особенный авторитет. Теми же чертами мужества и верности долгу отмечены и действия Пожарского зимой 1610–1611 годов, когда он защитил в Пронске Ляпунова от «воровских» отрядов черкесов и особенно в марте 1611 года, когда он героически защищал от врагов пылающую Москву. Пожарский ни разу не присягал ни польскому королевичу Владиславу, ни кому-либо из самозванцев-воров. И он первый откликнулся на призыв Ляпунова, первый пришел на помощь восставшим москвичам, мужественно сражаясь с озверевшими немцами и поляками в горящем городе.
— А ныне во здравии ли Пожарский?
— Излечил раны у себя в Суздальской вотчине, а затем, когда к нему прибыли нижегородские послы, без раздумий согласился возглавить ополчение. То — отменный воевода.
— Сей костромич истину толкует, — вновь вступил в разговор Шестов. — Неплохо ведаю Пожарского. Наслышан о нем, когда
— Минин и Пожарский по всем городам грамоты разослали. В Новгород стекаются люди со всей Руси. Вот и костромичи в стороне не остались, — отцепляя сосульки с бороды, продолжал Топорок.
Метель еще в доранье завершила свои хороводы, зато загулял ядреный морозец.
Осталось самое главное — отобрать ополченцев. Сусанин ведал: мужики хоть и прониклись речами, но уходить из теплых изб, от устоявшегося побыта, жен и ребятишек будет нелегко. Бог пощадил их селения, а посему они не испытали зверств ляхов, и многим, поди, кажется, что беда обойдет стороной и на сей раз, так стоит ли браться за рогатину и сражаться с врагом, кой не лыком шит.
Мужики помалкивали, переминаясь с ноги на ногу от колючего холода.
— Вижу, все кумекаете, мужики. Понимаю умишком своим: призываю не меды пить. Но как ни кумекай, а дело решать надо. Много лет я пребывал у вас в старостах, и коль барину на меня не пеняли, значит, терпели. А коль довелось такое важное дело, со старосты первый спрос. Отряжай, барин, меня ополченцем, коль мужики еще не надумали. Послужу Отечеству!
Иван Васильевич явно замешкался. Будь староста годков на десять моложе, можно было бы целый отряд под его началом сбить. Но ныне ему уже седьмой десяток, силы как в песок ушли, да и на ноги стал жаловаться. Ныне уже за соху не берется.
И тут мужики загалдели:
— Да ты что, Осипыч? Аль среди нас молодых мужиков нет?
— Чай, и мы с понятием. Пора разбойникам сдачи дать.
— Два десятка, так два десятка. Прикинем по едокам и порешим. Отряд Гаврила Топорок поведет, коль он на Нижний пути ведает.
У Сусанина отлегло от сердца.
Глава 29
ИЗБАВЛЕНИЕ МОСКВЫ
Минин и Пожарский долго намечали путь на Москву. Кратчайший — пролегал через Владимир и Суздаль, и все же от этого пути они отказались, помыслив следовать через Кострому и Ярославль. Здесь гораздо легче было сколачивать ополчение, сноситься с относительно мало разоренными северными волостями и очищать их от бродивших банд поляков.
В начале марта 1612 года ополчение выступило из Новгорода. С первых же дней похода в него мелкими и крупными ручейками и ручьями стали вливаться отряды местных волостей — Балахны, Юрьевца, Решмы, Кинешмы, Костромы…
1 апреля с радостью встретили народное войско ярославцы. «Воодушевляемые чувством патриотизма, ярославцы объявили, что они готовы отдать свою жизнь и все имущество для спасения Отечества».
В Ярославле Дмитрий Пожарский задержался пять месяцев, дабы продолжить учреждение ополчения. Надо было очистить северные и поволжские земли от поляков, наладить связи с населением и создать в Ярославле крепкую государственную власть. Целых пять месяцев Ярославль был столицей земли Русской [219] .
219
Данный ярчайший период заслуживает отдельного исторического произведения. У автора есть уже наброски нового романа «Столица всея Руси», который будет повествовать об этом периоде из жизни Ярославля.
28 июля Дмитрий Пожарский и Козьма Минин двинулись на Москву. Ополчение прошло через Ростов Великий и Борисоглебск, в коем затворник монастыря Иринарх благословил Пожарского и Минина на свершение подвига и дал им в помощь святой крест.
21 августа на помощь полякам, осажденным в Китай-городе и в Кремле, пришло большое войско гетмана Ходкевича, но в ожесточенных боях 22–24 августа Минин и Пожарский одержали над этим войском блистательную победу. Только в плен было взято десять тысяч человек. Значение сей победы было огромно: разбито лучшее войско Речи Посполитой.
Утром 25 августа гетман Ходкевич, «браду свою кусая зубами и царапая лицо ногтями», бежал из-под Москвы. Его бегство с горечью наблюдали осажденные поляки.
Ополчение начало упорную осаду центра стольного града. Положение осажденных поляков ухудшалось с каждым днем: запасы съестных припасов истощались, наступил страшный голод.
Инокиня Марфа Ивановна и сын ее Михаил, в качестве заложников, находились в Чудовом монастыре. Жутким оказалось пребывание в обители: их мучил чудовищный голод, кой охватил не только черниц обители, но и самих поляков.
«Писать трудно, что делалось, — вспоминал впоследствии один из выживших панов. — Осажденные переели лошадей, собак, кошек, мышей; грызли разваренную кожу обуви с гужей, подпруг, ножен поясов, с пергаментных переплетов книг, — и этого не стало. Грызли землю, в бешенстве объедали себе руки, выкапывали из могил гниющие трупы, и съедено было, таким образом, до 800 трупов, и от такого рода пищи и от голода смертность увеличивалась».
То же подтверждают и русские источники. «Ели всякую нечистоту, — пишет Авраамий Палицын, — потом начали убивать друг друга и есть человеческое мясо. Лакомством стали недавно умершие»…