Из блокады

Волков Константин Борисович

– Это не я, - тихо сказал Сашка.
– Это решено за меня. И за тебя. Пасюк всех нас держит за... Если бы не ты... увёл Асланяна, и всё пошло прахом. За это я тебя и убью.

Волна ярости схлынула. Я, тяжело дыша, смотрел на Зуба.

– Дурак твой Асланян, - сказал я, - Пасюк им уже попользовался, а теперь он пользуется и тобой. Ладно, давай меняться? Катю на Асланяна?

– Зачем?
– усмехнулся Сашка.
– Асланян теперь никто. Если не боишься - дерись, если боишься, тоже дерись... пойми, этим сейчас не

до шуток, и они, действительно, убьют Катю. Не сразу. Сначала позабавятся, а потом убьют...

Клыков выпроваживал дружинников из комнаты, а те не спешили возвращаться на позиции. Обида и недоумение на лицах; кое-что из нашего с Сашкой разговора долетело и до их ушей, остальное парни увидели сами. Надрать задницы пасюкам - это с радостью, об этом мечтали! Но заложники... так мы не договаривались! С одной стороны, барачников надо бы проучить, и немедленно, эти ребята давно нарывались! Только... в Посёлке остались друзья и родные. Пасюк намекал, да не верилось.

Эх, сидели бы за Оградой, авось пересидели бы смутное время. Хотели драться по-другому - рвать и крушить врага. Кто же знал, что война окажется такой подлой.

– Не передумал, Олежка?
– спросил Степан.

– Что тут думать?
– отмахнулся я.
– Убью Сашку, а дальше будет видно.

– Хорошо бы, - пробурчал Белов.
– А если?.. Ладно. Решил - сделай! Но можно и по-другому. Шлёпнем Зуба, и всё. Зря, что ли, Партизан снайперку тащил? Снимем и тех козлов, что держат Катю, не вопрос. Если выйдет, у девчонки появится шанс улизнуть, лишь бы не растерялась. А мы начнём воевать по-настоящему. Всех положим, я обещаю. Что скажешь?

– Я буду драться, - заупрямился я. План Белова тоже неплохой, но Катю жалко.

– Я не смогу тебя отговорить?

– Нет.

– Ладно, дерись, - буркнул Степан, - я уважаю твоё решение, хотя и считаю его... э-э... неправильным. Надеюсь, ты понимаешь, что Зуб сильнее тебя. Поэтому - забудь всякую чушь о жалости и благородстве, это для других случаев. А Сашка уже покойник. Если он воткнёт в тебя нож, в тот же миг я его застрелю, и дальше всё пойдёт по моему плану. Лучше убей его сам. Если решил драться - не бойся, дерись. Клыков, не в службу, в дружбу, найди парню хороший нож. Поспрашивай у своих.

Крупные капли забарабанили по стеклу, мутные струйки воды сделали мир по ту сторону окна зыбким и размытым. "Дождь не скоро закончится", подумал я, тускло-серый свет, проникающий в комнату сквозь мутное окошко, нагонял тоску.

Вернулся Клыков.

– Выбирай, - сказал он, протягивая мне три ножа, - по-моему, самое то.

Степан забрал оружие. И ладно, пусть сам решит, какой лучше, он в этом деле толк знает.

– Думаю, этот, - кум протянул один из ножей ручкой вперёд.
– Попробуй.

Этот, так этот: не хуже других, наверное. Я осторожно взял оружие. Если бы не повязка на ладони...

она мешает крепко сжать рукоятку, нож, того и гляди, выскочит. Я переложил его в левую руку. Неудобно и непривычно. Морщась от боли, я размотал тряпицу. Порезанные пальцы распухли, там, где короста оторвалась вместе с тканью, засочилась кровь. Я сжал ручку ножа. Больно, да ничего с этим не поделаешь...

– Дай посмотреть, - велел угрюмо следивший за мной Степан, и, увидев покалеченную ладонь, ещё больше помрачнел.

– Болит?
– посочувствовал Клыков.

– Терпеть можно, - ответил я, - дядя Вася, дай закурить.

Клыков поспешно вытащил трубку.

– Всё хуже и хуже, - сказал Степан, - Клык, ещё раз подсуетись, сгоняй за профессором.

И без того неуклюжий, Архип, после бессонной ночи двигался так, будто накануне переборщил с медовой настойкой.

– Партизану совсем худо, - тихо сказал он, шмыгнув распухшим и покрасневшим носом.

– Про это после, - недослушал Степан.
– Ты Олегу ладонь посмотри.

– И что?
– завёлся Архип, глянув на мою руку.
– Тоже мне, рана! Поболит, и пройдёт. Я говорю: "Партизану совсем худо!"

– Не ори, мы тебя услышали, - тихо сказал Степан.
– Займись Олегом.

– Обработать надо.

– Так обработай. А вылечить сумеешь?

– Сумею. Через недельку будет, как новенький.

– Надо сейчас.

– Я учёный, а не колдун.

– Значит, обезболь. Хотя бы это...

– Это могу, - сказал Архип.
– Ты сам это можешь. Дай ему хмель-дурман, он про эту болячку и думать забудет.

– А не опасно?
– спросил я.
– Недавно пробовал! Вдруг привыкну?

– Опасно, - жёстко сказал Степан.
– Но драться с Зубом ещё опаснее. Может, ты и привыкнешь! Может, даже, и помрёшь от дурмана. Потом. А так Сашка зарежет тебя через пять минут. Жуй, и не выпендривайся!

Пришлось подчиниться, а чтобы перебить кислый вкус во рту, я стал жадно попыхивать трубкой. Степан, между тем, говорил:

– Сашка опытен, тебе до него далеко. А ты, зато, моложе. Значит, быстрее и выносливее. Опять же, реакция лучше. Потому не старайся решить дело сразу, не лезь на рожон, затягивай бой. Пусть он прыгает, а ты жди своего шанса. Понял?

Я кивнул.

– Не вздумай бить ногой; не пройдёт. Нож ты у него не вышибешь, а он полоснёт тебя. Или в грязи поскользнёшься, тогда конец. Надеюсь, понял?

Я кивнул.

– Не вздумай парировать ножом. Или уходи, или лови руку в захват и сближайся. Понял?

Я кивнул.

– Забудь про всякие стойки. Ты этого не умеешь. Пусть Санёк выпендривается, а ты двигайся, как в жизни. Не мешай телу. Оно само знает, как нужно. Понял?

Я кивнул.

– Не верти нож в ладони. Как взял, так и держи. В сырую погоду руки быстро станут скользкими, можешь выронить. Понял?