Из блокады

Волков Константин Борисович

– Что дальше?
– спросил Степан.

Я не сразу понял, что это он ко мне обратился. Так получилось, я здесь единственный, кто хоть немного знает лес, мне и командовать. Ох... ну, ладно.

– Проще простого, - беспечно сказал я.
– Плёвое дело, вообще-то. Пойдём в Ударник, там наши, а главное - там оружие. А после уж - к эшелону!

День десятый

– Не расслабляйся, парень, - Серёга несильно пихнул меня в плечо.
– На-ко вот, хлебни.

Легко сказать: "не расслабляйся". Глаза таращатся в темноту, и ничего, кроме этой темноты, не видят. Ни тварь, ни человека не разглядишь, пока они совсем

близко не подберутся, а если подберутся, будет поздно рассматривать. Попробовал я по-своему, как научил дядя Дима, но услышать лес не получилось.

Вокруг много людей. Они не придают большого значения эмоциям, изливают их, как факелы изливают зыбкий и тусклый свет, но, в отличие от факелов, ничего не освещают, а, наоборот, окутывают в туман. Другим этот туман не виден, я тоже его не вижу, зато чувствую. В Посёлке не так, там всё будто утонуло в киселе, а здесь клубится лёгкая, почти незаметная, дымка. Но я устал, выжат до последней капли, мне трудно пробиться даже сквозь такую хлипкую завесу.

Я взял предложенную Серёгой фляжку, и сделал хороший глоток - не сильно помогло, хотя дрожь унялась. А мысли петлёй возвращаются во вчерашний день. Забыть бы и успокоиться, да не получается.

Разболелась ладонь. Не было времени серьёзно заняться порезами. Архип обработал рану, но, пока я готовил огневую точку, повязка растрепалась, под неё набилась грязь, и всё это теперь сочилось сукровицей. Ноющая боль раздражала, и, в то же время, помогала отвлечься.

Ночью было не до сна: я искал в развалинах окрестных домов брёвна, доски, кирпичи - всё, что могло бы пригодиться для сооружения баррикад. После того, как мы укрепили расположенные близ околицы избы, Клыков разрешил немного передохнуть.

И вот мы лежим на чердаке старого дома, готовые к встрече гостей, если у них хватит наглости прийти. Неритмичная дробь дождевых капель по металлическому карнизу нагоняет дрёму, глаза будто запорошило песком...

– Хорош кемарить, смотри, - вернул меня к действительности негромкий голос. Я вскинулся, и понял: уже рассвело, а по железке, не таясь, движется ватага в два десятка человек, и тот, что идёт чуть сбоку и позади, Сашка Зуб, собственной персоной. Долетели громкие голоса, похоже, барачники для храбрости выпили, некоторых изрядно мотает. Я потянулся за автоматом.

– Обожди, мы сами, - Серёга легонько хлопнул меня по плечу, а Клыков приник к пулемёту, и приказал себе:

– А-а-гонь.

Коротко грохотнуло. Барачники заметались, кто-то застыл на месте, кто-то бросился в кусты. Клыков закричал:

– Я предупредил! Больше шутить не буду! Кто спрятался, выходи, всё равно я вас вижу! Оружие на землю, и сюда по одному!

Барачники не послушались. Один пальнул, второй подхватил, и уже все ошалело лупят в белый свет. Нам что? Мы в укрытии, а всё ж глухие шлепки впивающихся в деревянные стены и мешки с землёй пуль изрядно мотают и без того растревоженные нервы. Дружинники стреляют в ответ, я тоже, не целясь, палю в сторону пришлых, и через несколько секунд воевать становится не с кем. Барачники резво прячутся в кустах и за деревьями.

Троим не повезло, разметались в траве недалеко от железки. Может, ещё живы, бедолаги, помочь бы им, но дружки урок усвоили, не хотят подставляться; схоронились, стараются не отсвечивать. Пусть посидят, им там холодно и сыро. Только это не мои проблемы, мне на чердаке тепло и сухо, а сверху открывается прекрасный вид. А вижу я, что из кустов высунули палку, с привязанной к ней грязной тряпицей. Похоже, вняли умному совету Клыкова, надумали сдаваться.

– Выходи!
– закричал Клыков.
– И, это. Хенде хох! Руки подымай, говорю.

Из кустов на карачках выполз Слега. Он встал, и, обтерев ладони

о штаны, послушно задрал руки.

– Сюда иди!
– позвал Клыков.

Барачник неуверенно, то и дело оглядываясь, подковылял к дому.

– Чего хотел-то?

– Надо бы переговорить!
– заявил Слега.

– Поболтать я завсегда готов, - согласился Клыков.
– С кем говорить-то, с тобой, что ли?

– Нашему командиру нужен Олег!
– сказал барачник.

– Зачем ему Олег? Здесь я командую!

– И командуй себе. У нас в отряде пока ментяра за главного, - Слега поморщился, будто надкусил дикое яблочко, а оно оказалось не только кислым, но и с червяком внутри, - и ты ему на фиг не нужен, а нужен ему Олег. Если хотите решить дело по-хорошему, пусть выходит. Зуб обещает его не трогать. Надо бы попробовать договориться, а если не получится, тогда уж будем решать, мочить друг друга дальше, или разойтись в разные стороны.

Выдержав паузу, Клыков сказал:

– Ладно, пусть приходит без оружия, и чтобы руки над головой. Заметим неладное - стреляем. Если начнёте первыми - всех положим, это я обещаю.

Слега ушёл. Я спустился с чердака в дом, там ждал Степан.

– Ну, что?
– усмехнулся он, - хочешь поболтать со старым дружком?

– Не хочу, - угрюмо сказал я, - но договариваться надо. Не нравится мне по своим стрелять.

– И давно бандюки тебе своими стали?
– зло спросил Клыков. Спустившись вслед за мной, он привалился плечом к стене.
– Они своими никогда и не были. Ты уж извини, Ренат, не про тебя это. И, понятно, не про тебя, Стёпа. Давние дела не в счёт - и среди моих парней многие через зону прошли, сейчас я за каждого из них пасть порву. А я про тех, кого в смутное время позабыл к стенке поставить. Разбойничали они в лесах, а как прижало, к нам прибежали. Хозяин их принял, а они хоть и жили рядом, как были чужими, так чужими и остались. Сейчас, вот, силу почуяли, значит, надо окорачивать. Зря Хозяин с ними церемонился. Доцеремонился, блин! Стёпа, ты должен знать, где теперь Хозяин.

– Где, где, в... одном месте, - нехотя ответил Степан.
– Я знаю, где. С этими разберёмся, и найдём. Значит, слушай меня, Олег, если даже Зуб что-то дельное предложат, сразу-то не соглашайся. Обсуждать будем.

А выглядит Сашка не очень: поник, спрятал руки за спину, одежда, напитавшись дождём, потемнела. Мокрые волосы прилипли к голове, и стала видна обычно едва заметная плешь.

– Привет, - Зуб, наконец, посмотрел на меня и неуверенно протянул руку.

– Чего хотел-то?
– спросил я, не ответив на приветствие.

– Ладно, - вздохнул Сашка.
– Друзьями нам больше не быть, может, хотя бы врагами не станем... По крайней мере, с тобой мне делить нечего.

– Говори, если есть, что, - нарочито грубо прервал я.

– Ты прав, не до болтовни. Давай сразу к делу. Вот что велел передать Пасюк: он не в обиде, наоборот, очень тобой доволен. Теперь Асланяна в Посёлке нет, и Клыкова нет, и дружинники ушли, а у тех, кто остался, нет оружия, - Сашка посмотрел на меня, и в его взгляде я не заметил ничего, кроме равнодушной усталости. Но я почувствовал, а в последнее время я чувствителен к таким вещам, Зуб ненавидит меня. Он продолжил: - Теперь Пасюков главный. Понимаешь, Олег, что ты натворил? Пасюков - главный в Посёлке! И он хочет, чтобы ты вернулся. Не бойся, ничего тебе не сделают, хуже, чем в лесу, точно, не будет. А ещё Пасюк хочет, чтобы вернулись прохвессор и дурачок. И Партизана, если живой, отдайте. А ежели отбросил копыта, нас устроит и на труп посмотреть. Так вот, если явитесь добровольно, будете жить. И даже, как того и заслуживаете, жить хорошо. Это Пасюков гарантирует.