Из чего созданы сны
Шрифт:
— Дивные цыплята, не правда ли, Ирина? — сказал я.
Она ни слова не произнесла в ответ, лишь продолжала ковыряться вилкой в тарелке. Я положил ей жареной картошки с зеленым горошком и заметил, что мои руки действительно дрожат. Это не укрылось и от других. Только причиной было не пьянство, а волнение. Я вдруг вспомнил о своем «шакале». Его еще не было, но я подумал о нем и быстро осушил свой фужер.
— Вот-вот, — сказал Ларжан. — Теперь вы можете меня выпустить. Я телеграфирую, что вы согласны. — Я хранил молчание. — А завтра утром я вернусь. С контрактом и деньжатами. —
— Спокойной ночи, — сказал я и распахнул перед ним дверь.
— До завтра, — произнес он с ухмылкой и ушел.
Я вернулся к Ирине и продолжил ужин, но еда почему-то потеряла всякий вкус. Я понял причину: в очередной раз я осознал, что меня очень легко превратить в крысу.
Очень легко.
К сожалению.
8
Прошло десять минут…
— Еще ножку? — спросил я Ирину. Все эти десять минут мы сидели молча. Только пили. Особенно я. «Шакал» рыскал где-то поблизости, готовый напасть в любую минуту.
— Нет, — ответила Ирина. Ее темные глаза поблескивали. Она уже немало выпила. Из радиоприемника все еще доносилась спокойная музыка, которую я попросил передавать из бара. — Я сыта. Больше ни кусочка не смогу проглотить. Вальтер, вы же не сможете так поступить!
— Как?
— Так просто уйти из «Блица».
— Нет, — сказал я, — разумеется, нет. Я не смогу этого сделать.
Ее грудь под красным платьем бурно поднялась и так же бурно опустилась.
— Но почему же вы однозначно не отказали этому мистеру Ларжану? — спросила Ирина.
Я снова налил нам шампанского.
— Видите ли, — медленно начал я, — американцы действительно предлагают немыслимые деньги.
— Ну и? — спросила Ирина. — И что? Вы можете ради них бросить «Блиц» и вашего друга Хэма, с которым вы так долго вместе работаете? Который так много для вас сделал — вы же сами мне рассказывали! Только из-за денег? Нет, на такую подлость вы не способны!
Я усмехнулся.
— М-да, — задумчиво произнес я, — а стоило бы попробовать. — Я снова выпил. С моим «шакалом», судя по его замашкам, надо было держать ухо востро.
— Фу, какая гадость! — в сердцах воскликнула Ирина и испуганно закрыла рот ладонью. — Извините!
— Да, ладно, — сказал я.
Она какое-то время не мигая смотрела на меня, а потом спросила:
— Это правда, что вы должны «Блицу» двести десять тысяч марок?
— Да, — сказал я. — Ну и что? У меня было и триста тысяч долгу.
— А белая машина, она хотя бы ваша?
— Да, моя. Я… В чем дело? Почему вы так на меня смотрите? — Она была навеселе. С пьяным смешком Ирина произнесла:
— У меня с вами договор, по которому я должна получить пять тысяч марок!
— Ну и?
— Вы принесли мне кучу вещей — одежды и всего остального, но денег я еще не видела.
— Разве нет?
— Не видела!
— Ну как же, — произнес я, вспомнив вдруг о Берти, который был на пути в Хельсинки. — Вы просто невнимательны.
Ирина встала, слегка покачнулась и опустилась на колени перед диваном. Пошарив рукой, она выудила конверт. Разорвала его, и оттуда выпали банкноты.
— Семьсот марок! — восторженно воскликнула она.
— Не будьте такой материалисткой, геноссин, — произнес я. — Там еще и письмо есть. — Теперь начиналась милая игра в письма, которые я спрятал в разных местах. По времени я так все и рассчитал. У меня был такой чудесный план на всю эту ночь, когда мне нужно было присматривать за Ириной, а американцы везли Яна Билку в Нью-Йорк — вместе с планами стран-участниц Варшавского Договора на случай войны…
Сидя на корточках перед диваном, Ирина прочла вслух то, что я написал на листке бумаги:
— «Упоительно прекрасная юная дама! Мужчина, писавший эти строки, самый несчастный человек на свете. Если вас интересует причина, посмотрите за портьерой широкого окна в салоне…» — Ирина поднялась, смеясь и покачиваясь, побежала к портьере и обнаружила там второй конверт, спрятанный мною. Когда она его открыла, оттуда выпали две крупные банкноты.
— Две тысячи марок!
— Читайте письмо, — напомнил я.
Она послушно прочитала:
— «Он самый несчастный человек на свете, поскольку провел в вашем обществе уже пятьдесят часов, но все еще не имеет права гладить, целовать и ласкать ваши волосы, ваше лицо, вашу шею, ваши изумительные большие…» Нет, господин Роланд, это уже чересчур! — Она залилась краской.
— Дальше, дальше! — потребовал я, потягивая «Поммери».
— «…ваши изумительные большие… потому что он — продолжение в ванной комнате, за футляром электробритвы…»
Ирина снова засмеялась. Держа в руках конверты, письма и деньги, она побежала в спальню.
В этот момент раздался стук в дверь. Услышав голос Жюля, я отпер. Он принес бочонок с новой бутылкой шампанского.
— Давайте ее сюда, — сказал я, собираясь открыть бутылку. Во второй уже было на донышке.
Собирая посуду на столике, Жюль произнес:
— Все в полном порядке, месье. Я сейчас говорил с месье Зеерозе. Он целиком d’accord[105] с американцами. Вы получите от них эксклюзивно дополнительный материал — в качестве благодарности за поддержку…
В чем дело? Я был в полном замешательстве. Ларжан все-таки пытался блефовать? Или американцы блефовали? Может, они в самом деле хотели нас одурачить и водили за нос даже свехумного Зеерозе? Мы так далеко продвинулись вперед и столько всего узнали, прежде чем американцы изъявили готовность помогать нам. Может, они стали такими услужливыми, испугавшись, что иначе мы в конце концов станем мешать им и можем все сорвать? И в итоге в их планы входило облапошить нас? Ларжан косвенно намекал на это. Но тогда он и был главным жуликом. Какой же все-таки смысл было ему тащить меня в Нью-Йорк? Комиссионные? Да, конечно, комиссионные. И все же… Нет, это надо отложить до завтра, я ничего не понимаю.