Из другого теста
Шрифт:
Со стороны осточертевшего кедра шёл Гет. На его плече висела брыкающаяся Наруга и сипло ругалась. Вскоре её опустили на землю, но лишь для того, чтобы небрежно забросить на медвежью спину рядом с подругами. Ракна обняла её за талию, прижалась и что-то зашептала на ухо. Она в последний раз покосилась на Ойбера, улыбнулась, и Дубль-Гет чинно потопал к бивуаку. Шатхия напряглась, стреляя глазками по сторонам — свою защиту хутамка доверяла только двум созданиям: себе и своему обожаемому гранатомёту. В принципе, её глаз мог посоперничать с системами наведения, которые на планете и около неё мгновенно издыхали. Но в этой котловине подобные предосторожности были явно лишними.
Гетбер
— Что ты на него всё пялишься? — поморщился Ойбер, потягиваясь и разминая тело. — Как выйдет, так выйдет. Она, может, ещё неделю там просидит.
— С чего ты взял? — досадливо нахмурился Риг.
— Слыхал, как Анатоль с Гетом строили догадки. Капитан считает, что при сращении с деревом, она и сама становится деревяшкой. Не в смысле тупой, а такой… Ну, будто для неё и мир меняется, и даже время. Мол, тут у нас пройдёт день, а у нее в башке час.
Он глянул на чешущего спину Дубль-О и хмыкнул:
— При сращении с ним я от этой процедуры балдею. Если уж мы с ним найдём подходящий ствол, так чешемся до опупения. А вот так, глядючи со стороны, меня это не заводит. Зелёная, наверняка, так же меняется, став деревом. Торчит на одном месте и созерцает одну и ту же картинку. Скрипит себе да наращивает годовые кольца — вот и все забавы. Я бы сдох от такого сращения. Что оно дает? Вот, какой с него прок? — разглагольствовал он, раскручивая руки до хруста в плечах.
Ригберу вдруг пришла в голову идея, какой он и сам от себя не ожидал:
— Мы при сращивании с дублями получаем от зверя дополнительную силу и ловкость. Может, она тоже берёт у дерева какую-то силу? Девчонки говорили, что Ари невероятные целители.
— А что? — призадумался Ойбер, уставившись на старый кедр. — В твоих словах есть смысл. Не забыть бы, Нутберу пересказать. Если это и вправду так, то её сила до смерти не иссякнет. Уж чего-чего, а деревьев у нас полно. И увечья не переводятся. Глядишь, и перестанем людей понапрасну терять. А то они со своим гонором совсем уже берегов не видят. Всё норовят за нами угнаться. Погоди. Так они теперь и вовсе страх потеряют, если Ари все раны залечивать будет. Надо бы обдумать, как нам…
— Глянь! — выдохнул Ригбер, переведя взгляд с брата на кедр.
— Дождались вроде, — слегка растерялся от неожиданности Ойбер и невольно шагнул к дереву.
— Стой, где стоишь! — рыкнул Ригбер. — Не лезь к ней! Не мешай. Нам, может, и вовсе не стоит здесь торчать.
— Приказ майора не нарушить, — напомнил Ойбер, таращась на едва заметное девичье личико, проступившее из ствола.
Столь тонкое и прозрачное, что лишь въедливые глаза оборотня и могли различить его на всех изломах и загогулинах коры. Но, сомневаться не приходилось: Ари возвращалась в мир, покинутый внезапно и надолго.
— Да, брат, скажи кто, не поверил бы, — прошептал Ойбер, присев на корточки рядом с пнём. — Как-то всё это… ненормально, что ли.
— А залезать в медведя нормально? — еле слышно усмехнулся Ригбер. — Если сомневаешься, так спроси у людей. Только не у наших. У торговцев. Они тебе растолкуют: что такое
Так они сидели и препирались не менее пяти минут. А прозрачное тело Ари вылезло из дерева лишь наполовину, постепенно наливаясь плотской дымкой. Толи она не слишком-то торопилась, толи этот процесс сопровождался определёнными сложностями. Ведь сами берры развоплощались в пару секунд безо всякого труда. Самым же удивительным казалось отсутствие природной силовой защиты, за которой обращение скрывалось от любопытных глаз. У Ари оно выставлялось напоказ во всей своей неприглядной обнажённости, заставляя сердце ёкать. Обоих берров даже слегка подташнивало при виде прорывающегося наружу живого тела. Но самым неприятным оказался момент, когда лицо девушки выступило из дерева целиком. И на нём — ещё не вполне плотском — раскрылись бесцветные глаза. Потом-то они начали желтеть, но в тот момент эта их прозрачность выглядела омерзительно, ибо в ней не было уж и вовсе ничего человеческого.
— Только вас тут и не хватало, — проворчал Ойбер.
И двинул навстречу своему деятельному медведю, что торопился проверить, чем тут занимается его партнёр. Берр попытался заступить дорогу, но упрямая твердолобая башка уперлась ему в грудь. И решила своротить преграду на строну. Ойбер упёрся, поймав её в захват. Приналёг, но тотчас оказался на земле, по которой им возили, будто тряпкой. Ригбер лишь пару секунд полюбовался этой вознёй, и вновь вперил взгляд в тело возвращающейся Ари.
Смотреть, откровенно говоря, было не на что: ни груди, ни прочих заманчивых округлостей. Женщины в поселковом публичном доме рядом с этой замухрышкой казались невероятно притягательными красавицами. Но, как ни странно, эта Ари его чем-то зацепила. Причём нешуточно — в груди стало припекать. Поначалу Ригбер грешил на её, а верней на их общую исковерканную природу. Но быстро понял: не то. Да, диковинное инопланетное существо презанятная штучка. Однако не настолько, чтобы будоражить любопытство на полную катушку. Эта девушка была не занимательна, а по-настоящему притягательно интересна.
На этот раз из задумчивости вывел тычок в затылок, сопровождаемый влажным сопением. Дубль-Ри намекал, что вдосталь нагулялся. А теперь был бы не прочь ещё и всласть пожрать. Ригбер вздохнул и обернулся — ушлый медведь, здорово уменьшившись, умильно хлопал глазками и пристукивал по земле обоими хвостами. Все шесть лап переминались в неуловимой последовательности, утрамбовывая землю. Этот третий за сто лет косолапый отличался от его прежних дублей — да и прочих собратьев — по всем статьям. Более хитрой, наглой и прожорливой твари свет ещё не видел. Ригбер промучился с ним первые три года и уже подумывал, как бы избавиться от этакой скотины. Но в один далеко не прекрасный день один весьма самонадеянный берр вляпался в паутину у гнезда бубновой.
Та была типичной долгожительницей, ибо вымахала с быка — благо хоть трансформацией не владела. Все стабильные живые существа планеты росли, не прекращая, до самой смерти. Добро, хоть редко доживали до убийственных размеров — достаточно редко, чтобы рядом с ними могли выживать и другие. Бубновыми этих тварей прозвали за форму огромной плоской башки, один из углов которой торчал вперёд угловатым тараном. По всем сторонам бугристого ромба торчали глаза: на задних ребрах поменьше, а на передних здоровенные, свободно вращающиеся в глазницах. У той дамочки каждый из передних глаз превосходил дурную башку Ригбера, из-за которой он лишился сразу обеих рук — те увязли в клейких канатах паутины. Ещё и сама бубновая оказалась поблизости от приготовленного к кладке гнезда, поспешив зацапать добычу, пока её не стянули.