Из духа и оков
Шрифт:
— Так ты видишь только для Люмьера? — спросил Тиган. Я кивнул, у меня был тот же вопрос.
— Нет, эта группа — не Люмьер и Обскурит. Мы — свет и тьма.
— Так и переводятся наши фамилии, так что тебе лучше уточнить, — протянул я.
— Свет — то, что правильное, сохраняет нас целыми. Тьма — тень, не магия в твоих венах. Тень, которая наползает, врет, ищет тайны и раскрывает правду, которую не должны были открывать. Свет и тьма — не лучший выбор слов. Но пока у меня есть лишь такие слова, — Розамонд покачала головой и потерла висок. — Не люблю звучать как
Лирика обняла ее.
— Думаю, в этом было больше смысла, чем в других словах. Ты хотя бы говорила предложениями, а не загадками.
Я хотел притянуть Лирику к себе, сказать ей, что мы разберемся. Я не знал, будет ли это ложью. И я не хотел врать ей. Она уже достаточно пережила, и я не хотел осложнять.
— Раз у нас было видение от Пророчицы, пора ужинать, — сказал я, стараясь звучать весело, будто все было в порядке.
Я знал, что никто не поверил. Все — таки все мы ждали следующей проблемы. Услышать крик, вступить в бой, ощутить больше боли. Такое бывало, когда расслаблялся.
Я посмотрел на Родеса и Розамонд, своих дядь, на Тигана и Вин, а потом на лирику. Я знал, что не все выживут в этом. Мы не могли.
Не со змеей в наших рядах, которой мог оказаться я. Не со всем неизвестным, и когда мы не знали, что задумал король Люмьера. Или Серый. Мир умирал, становясь пеплом и углями, и я боялся, что не смогу помочь спасти его. Проклятие на мне не позволит мне защитить девушку передо мной. Ту, которую я должен любить. Женщину, к которой я ощущал только желание, которого не хватит, чтобы подавить магию, сдерживающую меня.
В дверь постучали, стражи заглянули. Я поднял руку и махнул им войти. Гаррик стоял между ними. Четвертый Серого посмотрел на меня, на других, а потом будто замкнулся, словно боялся того, что подумают другие.
Я хотел верить, что это была игра. Я хотел, чтобы он был хорошим, просто во власти Серого, как я. Но если я не доверял себе, не мог верить и ему.
И пока я думал об этом, о Лирике и о том, чего я хотел, тень окружила мое сердце, приковала его к стене дыма. Я стал задыхаться, упал из кресла на колени.
Лирика первой прижала ладони к моему лицу, говорила что — то, что я не слышала. В ушах шумело, словно все звуки выкачали, и я слышал только вакуум. Ладони Ридли были на моей спине, он говорил мне что — то сделать. Я не знал, что.
Гаррик был там, глаза были полными страха. Он шагнул вперед, но стражи оттащили его. Тиган хмуро смотрел на мужчину.
— Я в порядке, — прохрипел я, зная, что это была ложь. — Я в порядке.
Другие не верили мне, и я не винил их. Потому что я не был в порядке. Серый управлял мной — его хватка еще была на мне. И я не мог вырваться.
Мне казалось, что порвать эту связь мог только конец.
Потому что Серый не мог управлять мной, если я не был живым.
И, чтобы спасти Лирику, чтобы спасти свой народ, я пожертвую собой.
Но я надеялся, что это не было ответом.
Глава двадцатая
Лирика
— Ты
Гаррик стоял перед нами, словно хотел помочь Истону. Никто не дал ему коснуться Истона. Мы не доверяли Гаррику, и не знали, могли ли доверять Истону, пока Серый мог прийти за ним. Это могло происходить. Скорее всего. Он повторял, что был в порядке, и я хотела обнять его и сказать, что так и будет, как он говорил. Ложь. Но я не могла. Я просто стояла за ним, пока он смотрел вдаль, ветер трепал его волосы.
— Это не были пустяки. Ты упал на пол, держался за грудь. Это был Серый?
Он повернулся. Огонь плясал в его глазах, он сверлил меня взглядом.
— Ясное дело. Теперь всегда будет он, да?
— Возможно. Но это не должно быть. Мы разберемся.
Он рассмеялся, показывая, что не верил мне. Я сама в это не верила.
— Серый всегда был кошмаром. Мифом, которым нас старались держать в узде, страхом, что он придет к нам. Он был под нашими кроватями, выбирался из шкафов ночью и окутывал нас пальцами из дыма, не давая дышать. И мы уже не могли колдовать.
— Эти истории мрачнее тех, с которыми я росла, — я пыталась звучать спокойно. Я хотела звучать так, словно не боялась, что потеряю его, хотя я его и не получила.
— Твои сказки, которые я помню, когда был в том мире, основаны на тех, что темнее моих. Они о смерти, расчленении и ужасе. А потом добавляют улыбающегося эльфа или птицу, и все вдруг становится милым.
— Ладно, может, тут ты прав.
— Но твои хотя бы нереальны, — его голос снова стал пустым. Огонь скользнул по его пальцам, и я не знала, понимал ли он, что делал это. Словно для него это было игрой, и он даже не переживал о том, как я себя чувствовала.
— Мы должны победить в чем — то, — тихо сказала я. Я даже не понимала, что хотела сказать, пока слова не вылетели. И когда они вылетели, они показались обычными, словно я тянулась к тому, что не придет. Я не могла ничего сделать. Я могла лишь молиться и ждать. И учиться. И тренироваться. И помогать другим, пока пыталась понять, что сделать для себя.
— Я хотел бы твой оптимизм или хотя бы энтузиазм, чтобы думать о победе. Я вижу, что ты врешь мне, как и врешь себе.
Он повернулся, и я увидела его профиль. Темные волосы падали на его лоб, ветер трепал их. Солнце село, и теперь только свет ламп во дворе озарял его темно — коричневую кожу.
Он потрясал, с точеной челюстью и постоянной ухмылкой он выглядел хитро.
И я любила его.
В основном, потому что он подбирал тех, кто падал. Он бросался в дело, даже когда притворялся, что ему не было дела. Он старался вести себя так, словно все было в порядке. Словно мир вокруг него не рухнет, и он найдет способ выжить со своим народом, ведь только это было важно.
Я знала, что это была ложь, как и он. Может, больше него.
Потому я полюбила его. А не из — за того, что душа тянулась к нему, словно нас связывала нить.