Из истории русской, советской и постсоветской цензуры
Шрифт:
В эти годы Максимов был вынужден «переквалифицироваться», перейти от Блока, изучению которого он посвятил всю свою жизнь, к исследованиям о Лермонтове (что обогатило науку о Лермонтове рядом ценных работ). Мой научный руководитель А. С. Долинин, крупный специалист по Достоевскому, издатель его писем, вынужден был перейти к изучению Гецена. Оба они, возможно, спаслись только тем, что основная их работа в педагогческом институте им. Покровского, со сносным ректором, а не в университете, находилась в стороне от «направления главного удара». Как «космополита» Долинина всё же «прорабатывали», но из института не выгнали. Смерть от инфаркта профессора М. К. Азадовского, крупного знатока фольклора. Арест и смерть Г. А. Гуковского (по доносу близкого ученика — Игоря Лапицкого: спасал себя, но и быструю карьеру делал). З. Г. Минц, занимавшаяся творчеством Блока, вынуждена была писать диплом о поэме Багрицкого «Дума про Опанаса». Но и здесь «не угодила». Багрицкий тоже оказался не в фаворе. Ему «инкриминировали» идеализацию бандитской вольницы и то, что положительный герой, комиссар Коган, — еврей. Не рекомендовали в аспирантуру, не брали на работу в Ленинграде и Ю. М. Лотмана, уже в студенческие годы незаурядного исследователя. Его научный руководитель, профессор Мордовченко, ходил по разным «инстанциям», пытаясь помочь своему талантливому ученику. Он требовал, чтобы ему показали официальные инструкции. В ответ улыбались, разводили руками. Так Лотман попал в Тарту.
Подобные погромы происходили и в биологии, отчасти в точных науках. И электричество, и радио, и воздухоплавание, и всё остальное — именно русские выдумали. Везде только российские приоритеты. Ироническая поговорка: «Россия —
Во второй половине 90-х гг. вышла книга С. Э. Шноля «Герои и злодеи российской науки» (см библографию). Автор — биохимик и биофизик. Книга основана на личных впечатлениях автора и на архивных материалах. В ней хорошо показано, как, воюя за «приоритеты», руководство страны губила подлинную науку, расправлялась с крупными учеными, известными и ныне забытыми. Прежде всего речь идет о биологии, но и не только о ней. Ряд трагических судеб. Николая Вавилова, крупнейшего биолога, генетика, собравшего уникальную коллекцию зерновых (250000 образцов). Вавилов арестован, приговорен к расстрелу. Страшные пытки. В начале 43 г. умер от голода в Саратовской тюрьме. Биофизик, генетик Н. В. Тимофеев-Ресовский («Зубр» Гранина). Туполев. Королев. Им еще повезло. Остались живыми. Отделались годами тюрьмы и лагерей, «туполевских шарага» (см. «В круге первом“ Солженицына).
До сих пор ощущается непоправимый вред, нанесенный властями стране, ее экономике, науке. Достаточно вспомнить истории с кибернетикой, генетикой и многими-многими другими. Никакие шпионы, диверсанты, вредители не могли бы нанести такого вреда. В эстонской “ Неделе» (28 декабря 2001 г.) перепечатана из «Огонька» статья Александра Никонова «О сумасшедшем Циолковском, несчастном Гагарине и о многом-многом другом». В ней рассказывается об ученом Г. М. Салахутдинове, разоблачающем разные мнимые российские приоритеты. По его словам, происходит фальсификации всейистории русской науки. Ученый, о котором идет речь в статье, может быть, в отдельных случаях, не совсем точен, допускает «перехлесты», но в целом его утверждения звучат весьма убедительно. Всем людям моего поколения знакомы такие «открытия». А уж в области искусства, литературы всегда «мы впереди планеты всей». Это сказывалось в оценке и современного, и классического, дореволюционного искусства.
Антисемитские тенденции на уровне государственной власти стали усиливаться задолго до конца 40-х гг. Еще осенью 42 г. управление агитации и пропаганды ЦК докладывает, что в искусстве преобладают «нерусские люди» (преимущественно евреи). Управление сомневается в необходимости работать им в Большом театре… (называются имена видных мастеров искусства). В октябре 43 г. известная аристка Раневская не утверждена на роль в фильме «Иван Грозный», так как «семитские черты у Раневской очень ярко выступают, особенно на крупных планах». О необходимости очищения культуры от евреев неоднократно пишет начальник Управления пропаганды и агитации Александров. Антисемитские тенденции усиливаются по мере укрепления «русской идеи», выдвижения на первый план национального, русского. После войны они постепенно превращаются в государственную политику. Заместитель министра государственной безопасности М. Рюмин отмечал, что с конца 47 г. в работе его ведомства «началась отчетливо проявляться тенденция рассматривать лиц еврейской национальности потенциальными врагами советского государства» (Яков208).
10 декабря 48 г. — выступление Фадеева в Ленинграде, в котором ни слова не говорилось о недостатках в литературной критике. Вернувшись в Москву, Фадеев меняет позицию. По словам Борщаговского, Сталин присутствовал на премьерах пьес А. Сафронова и А. Сурова в МХАТ и Малом театре. Вряд ли он от них в восторге, но досидел до конца, ушел, не хлопнув дверью, а авторы всюду стали распространять слухи об одобрении Сталина. Получалось: ставятся хорошие пьесы, а злодеи — театральные критики нападают на них. Центр кампании перемещался. К тому же авторы пьес были, в основном, не евреи, да еще махровые антисемиты, официальные патриоты и пр. («Суровый Суров не любил юдеев…»), а театральные критики — евреи. Фадеев и Шепилов вели сложную игру: кто лучше сможет угадать намерения Сталина. Борьба с космополитами могла обернутся для того и другого и вредом, и пользой. Решили все же ударитьпо театральной критике (Гром 433). В такой атмосфере театральные критики оказались весьма удобным объектом репрессий. Среди критиков было много евреев. 23 января 49 г. Шепилов докладывал Маленкову о выборах в бюро секции критики Всесоюзного театрального общества, о засилье там евреев (Гром434). В приложении к докладу предлагался проект Постановления ЦК «О буржуазно-эстетских извращениях в театральной критике». Кремлевское руководство не сочло нужным дополнять редакционную статью «Правды» особым Постановлением. Шепилов покаялся Сталину, признав, что УПА не проявило расторопности (Гром 434). Постановление не приняли по ряду причин: вопрос был скользким, мог обернуться по-разному. В воспоминаниях Симонова сообщается, что Фадеев начал кампанию, сперва без упора на театральную критику, потом повернул ее, так как среди драматургов мало евреев, потом сам испугался возможных последствий. Симонов уверяет, что Фадеев, возможно, не думал о национальности гонимых критиков, что потом он мучился угрызениями совести (Гром435). Да и близости Фадеевa, Симоновa с софроновско-суровской группировкой ярых антисемитов не было («Зато ему не доверял Фадеев» — о Сурове). Любопытно, что эта группировка, хотя и антисемитская, умело использовала испуг отдельных писателей-евреев, заботившихся о спасении собственной шкуры. Так перед партсобранием в ССП, перетрусивший писатель Я. Варшавский, сам «космополит», послал в ЦК обширное письмо, заверенное секретарем СП Софроновым, т. е. согласованное с ним. В нем содержались выпады не только против критиков-евреев, но и против Агитпропа: тот-де недоволен решением пленума писателей, осуждающим театральных критиков. В письме содержался и донос на Фадеева, в связи со спектаклем по «Молодой гвардии», и нападки на Симонова, и клеветнические сведения об «антипатриотической подпольной еврейской группе», собирающейся в ресторане «Арагви» (Гром-435-6). Письмо Варшавского не было исключением. Появился ряд статей так называемых «дрессированных евреев», поддерживающих антисемитскую травлю. Власти были довольны, но конкретных действий не предприняли, критиков — космополитов не арестовали (не было приказа Сталина), да и руководство ГБ не заинтересовано в судебном процессе (получилось бы, что «органы» прозевали создание контрреволюционной организации). К «безродным» отнесли и некоторых русских, а обличали их и некоторые евреи. «Всё смешалось…». Тем не менее, и русская, и еврейская творческая интеллигенция в большинстве травлю не поддержала (Гром 438).
19 декабря 48 г. в Москве состоялся пленум Союза Писателей. Основной доклад, крайне мракобесный, делал А. Софронов: о состоянии советской драматургии. На пленуме выступал и Фадеев, утверждавший, что во всем виноваты не столько драматурги, сколько театральные критики. Он указывает на имена таких критиков, которые затем будут названы в редакционных статьях газет «Правда» и «Культура и жизнь» («Об одной антипатриотической группе театральных критиков», от 28 января, «На чуждых позициях», от 30 января 49 г:). Критиков обвиняют «в низкопоклонстве пред Западом», в отсутствии патриотизма. При этом большинство обвиняемых — евреи (из названных в передовой «Правды» только два не еврея). Начинается кампания травли критиков с явным антисемитским душком, с раскрытием псевдонимов. Все ждут дальнейшего разгрома, партийного Постановления и пр. Но ничего не происходит. Более того, некоторые работники Агитпропа заявляют, что не согласны с Фадеевым. Шепилов на писательском пленуме не присутствует и своего отношения к разноголосице не высказывает. Позднее Борщаговский, один из критикуемых, утверждает, что Шепилов — живой, умный, образованный и здравомыслящий человек. Еще до пленума писателей Управление пропаганды и агитации собрало у себя литературных критиков, а руководители СП, официальные лица на это собеседование приглашены не были. Состоялся серьезный разговор о провалах драматургии. Борщаговский считает, что Шепилов был против развязывания позорной кампании, направленной против «космополитов». Но в дело вмешались более влиятельные силы. Секретарь ЦК, МК и МГК Г. Попов активно поддержал линию Фадеева,
Что же касается отношений между Фадеевым и Шепиловым, то они были сложными. Шепилов возглавлял Управление пропаганды и агитации ЦК, стоялвыше Фадеева. Тот должен Шепилову подчиняться. Но Фадеев — член ЦК, а Шепилов еще нет. К тому же Фадеев вхож к Сталину. Между УПА и руководством СП имелись противоречия, игра ущемленных самолюбий. Фадеев, раздраженный высокомерным поведением Шепилова, как противовес подчеркивает свои связи со Сталиным. Фадеева в ЦК многие не любили. Но игру по вопросу о космополитизме он у Шепилова выиграл. Тот думал о реванше, систематически докладывал Маленкову о запоях Фадеева. Мимоходом задевал и Твардовского (неустойчив, много пьет). Маленков Фадеева не любил. Обращаясь к нему, Шепилов, видимо, надеялся на поддержку, на то, что его информацию доведут до Сталина. Вероятно, и довели. Сталин не любил пьяниц, но Фадееву многое прощал, считая, что его некем заменить. Советовал ему пить поменьше, но этим и ограничивался. Всё это было личными дрязгами и к принципиальным решениям имело отношение весьма косвенное. Шепилов, видимо, планировал новую кампанию, где основной удар наносится по драматургам, а мимоходом речь должна идти о театральных критиках. Так, вероятно, и планировалось, но получилось по-иному. (Гром431).
Л. Я. Гинзбург вспоминала о впечатлении от каждого нового постановления: чувство обреченности; «Возникло оно из повторяемост <…> из ужаса перед узнаваемой и, значит, неизменной моделью. Кто-то сказал тогда: „Раньше это была лотерея, теперь это очередь“» (Волк491).
Ко всему добавлялись дела не литературные. Затрону некоторые из них, связанные с «национальным вопросом». Немного истории. Сталин издавна считался знатоком этого вопроса. Везде подчеркивалось плодотворное решение его в СССР. На самом деле была созданная силой многонациональная империя, управляемая волей диктатора. Тем не менее интернациональное всячески подчеркивалось, поощрялось, и тогда, когда речь шла о «международной солидарности трудящихся», и тогда, когда говорилось о делах внутри Советского Союза, «нерушимого», «единого», «могучего» и «свободного». На многочисленных смотрах, олимпиадах, праздниках подчеркнуто демонстрировались национальные песни, танцы, одежда, еда, костюмы и другая подобная бутафория, все богатство национальной по форме, социалистической по содержаниюкультуры. Но при малейшей попытке к самостоятельности любое национальное движение беспощадно подавлялось. Ряд кампаний осуждения и борьбы с «буржуазным национализмом». В годы сталинского правления репрессиям подверглись не только отдельные люди, социальные слои и классы, но и целые народы. В трагической судьбе крымских татар, немцев, латышей, эстонцев, чеченцев, ингушей, калмыков, балкарцев, карачаевцев, турок-месхетинцев, поляков, армян, македонцев, гагаузов, греков, корейцев, курдов, китайцев и других народов советский фашизм «получил едва ли не самое концентрированное выражение» (Яков.201). Начнем с немцев и поляков. Насильственная депортация их началась задолго до войны. 26 апреля 36 г. Совнарком СССР принял постановление о выселении с Украины в Карагандинскую область 15 тыс. «неблагонадежных» поляков и немцев. Затем началась «чистка» приграничных районов. В первую группу включены около 36 тыс. поляков. Переселение «неблагонадежных» из районов, граничащих с Ираном, Афганистаном, Турцией. 17 июля 37 г. новое постановление об организации запретных полос вдоль границ. И сразу же из Армении, Азербайджана, Туркмении, Узбекистана, Таджикистана стали выселять курдов. В том же году из Бурят-Монголии, Хабаровского и Приморского края, Читинской области и Еврейской автономной области выслали корейцев, как лиц благоприятной средыдля японской разведки. 25 октября 37 г. Ежов докладывал Молотову, что выселение корейцев закончено, всего выселено 36442 семей, 171781 человек, 124 эшелона; 76 эшелонов прибыли и разгружены на местах, 48 эшелонов находятся в пути; корейцы размещены в Казахской и Узбекской ССР. Точная статистика. Вплоть до одного человека (другой вопрос, насколько она соответствовала реальной действительности- ПР). А еще в советских газетах позднее писали о бесчеловечной статистике немецких фашистов! Привезенных выгрузили в пустынных местах, без всякого крова, оставили на морозе и ветре, по сути обрекли на верную смерть (Яков201-2).
25 июля 37 г. Ежов подписал приказ о репрессиях против всех германских подданных, проживающих в СССР (основание: возможная агентура германской разведки; осуществляет вредительские и диверсионные акты в важнейших отраслях народного хозяйства и готовит кадры диверсантов на случай войны Германии и СССР). Политических эмигрантов, принявших советское гражданство, предписывались взять на учет и в течение 5 дней представить на каждого из них справку для решения вопроса об их аресте.
В августе 37 г. НКВД представил в ЦК предложения о новых репрессиях против лиц польской национальности. Они одобрены Политбюро. 11 августа рассылается на места новый секретный приказ «О фашистско-повстанческой, шпионской, диверсионной, пораженческой и террористической деятельности польской разведки в СССР» и приложение к нему — сборник материалов следствия по делу «ПОВ» («Польска организация войскова»). В приказе ставится задача полной ликвидации «незатронутой до сих пор широкой диверсионно-повстанческой низовки ПОВ и основных людских контингентов польской разведки в СССР». Приказывается в течение трех месяцев арестовать всех оставшихся в Советском Союзе военнопленных польской армии, перебежчиков из Польши, политэмигрантов, активную часть «националистических элементов» из польских районов. Под эти требования можно было подвести любого поляка. Арестованные делились на две категории: первая — «все шпионские, диверсионные, вредительские и повстанческие кадры польской разведки»; они подлежали расстрелу; вторая — «менее активные элементы» (по сути, ни в чем невиновные — ПР) приговаривались к тюрьме и лагерям, сроком от 5 до 10 лет. Сталин выразил одобрение по поводу приказа. Его резолюция: « Ежову. Санкционируйте арест всех этих мерзавцев». О опять статистика: Ежов докладывает Сталину, что на 10 сентября 37 г. (всего через месяц после издания приказа! — ПР) арестовано 23216 поляков (на Украине 7651, из них созналось 1138, в Ленинградской области 1832, из них сознались 678, в Московской области 1070, из них созналось 216, в Белоруссии 4124 и т. д.). И снова высочайшее одобрение Сталина: « Т. Ежову. Очень хорошо! Копайте и вычищайте впредь эту польско-шпионскую грязь. Крушите её в интересах СССР»(Яков202-3).
30 ноября 37 г. дано распоряжение начать репрессии против латышей; 11 декабря — против греков; 22 декабря — против китайцев, в январе 38 г. — против иранцев и вышедших из Ирана армян; 1 февраля — против финнов, эстонцев, румын, болгар и македонцев; 16 февраля — против афганцев. Начальник НКВД по Ленинградской области на одном из совещаний дал подчиненным такую установку: «Вы должны запомнить раз и навсегда, что каждый нацмен — сволочь, шпион, диверсант и контрреволюционер». Он приказывал «всыпа'ть» им «до тех пор, пока не подпишут протокола» (Яков 203).