Из истории русской, советской и постсоветской цензуры
Шрифт:
Лишь на Пленуме ЦК 2–7 июля 53 г. Берия официально снят со всех должностей, выведен из состава ЦК, исключен из партии, назван врагом народа, шпионом, агентом разных разведок, обвинен в том, что он готовил переворот, что он такой — сякой, и т. п. Но и тогда об этом открыто не сообщается. 27 июля 53 г., под грифом «Секретно», разослан циркуляр Главного управления МВД СССР об изъятии всех 769портретов и изображений Л. П. Берия. Естественно, запрещены все его произведения, упоминания о нем. Лишь 23 декабря 53 г. Специальное судебное присутствие Верховного суда СССР (председатель маршал И. С. Конев) выносит ему и нескольким его сподвижникам смертный приговор, который приведен в исполнение генералом Павлом Батицким (майору Хижняк-Гуревичу приказано сделать контрольный выстрел и отвезти труп в крематорий, присутствуя при сожжении). О деталях смерти так и не сообщалось. Ходили разные слухи: о роли Жукова в аресте Берия, о том, как разоружались эшелоны, стягиваемые Берия для переворота и пр. Получателям Большой Советской Энциклопедии разосланы новые страницы (21–23) тома 5-го, которые предлагалось вклеить вместо прежних (статья о Берия). В настоящее время бытуют различные версии, по-разному оценивающие намерения и планы
Приговор Берия большинство советских людей встретило положительно. Слишком много мрачных событий связано было с его ведомством. Снова появилась надежда на что-то лучшее и справедливое, на то, что прекратятся репрессии, ослабнет диктатура, но далеко не все понимали, что начался новый виток борьбы за власть (251).
Постепенно становилось ясно, что Хрущев в первые секретари выбран не случайно. «Руководство» опасалось сильных фигур и не хотело появления нового Сталина. Все были едины в желании свалить наиболее сильного — Берия. И выдвинуть того, кто, казалось, не представлял опасности для других. Главная причина выбора Хрущева заключалась в том, что он был не среди первых, а среди «прочих“. Видимо, и поработал он в эти дни немало, сумев склонить на свою сторону большинство. Вскоре Маленкову дали понять, что власть его довольно жестко ограничена, что “ у нас коллективное руководство», как заявил Хрущев. По сути, Маленков утрачивает всякое влияние, а не становится равным членом «коллективного руководства», хотя его имя пока остается в общем ряду. Имена же остальных «вождей» на какое-то время стали перечисляться в строго алфавитном порядке. До поры, до времени. Скоро Хрущев захватил власть в свои руки. Его имя везде стали писать на первом месте, не обращая внимания на алфавит, а для остальных сохранился алфавитный порядок, что еще более подчеркивало особое значение Хрущева. Осенью 55 г., за несколько месяцев до XX съезда, Маленкова сняли с поста Председателя Совета Министров.
В феврале 56 г. состоялся XX съезд КПСС, с докладом Хрущева «О культе личности и его последствиях» (25 февраля). Имелся ряд причин, по которым Хрущеву это оказалось нужным. Вероятно, многое накопилось в душе за время холопства перед Сталиным. Это начало прорываться задолго до съезда. Яковлев вспоминает, что в октябре 54 г. во Владивостоке он слушал выступление Хрущева на узком собрании партийно-хозяйственного актива. Вдруг Хрущев начал говорить крайне нелестно об эпохе Сталина: «Нельзя эксплуатировать без конца доверие народа<…>Мы уподобились попам-проповедникам, обещаем царство небесное на небе, а сейчас картошки нет. И только наш многотерпеливый народ терпит, но на этом терпении дальше ехать нельзя. А мы не попы, а коммунисты, и мы должны это счастье дать на земле. Я был рабочим, социализма не было, а картошка была; а сейчас социализм построили, а картошки нет» (Як252).
Имелись и другие причины. В их числе желание подорвать авторитет «видных фигур» сталинского времени. Яковлев, присутствовавший на съезде, вспоминает об атмосфере во время доклада Хрущева: в зале стояла гробовая тишина; не слышно было ни скрипа кресел, ни кашля, ни шепота; никто не аплодировал (потом помощники Хрущева вставили в стенограмму доклада в нужных местах аплодисменты); в зале находилась высшая номенклатура партии и государства; речь по сути шла и об их преступлениях; уходили с заседания, низко наклонив головы; шок был необычайно сильным.
Подавляющая часть чиновников аппарата ЦК встретило доклад отрицательно, но открытых разговоров избегало; в практической же работе они сразу начали саботировать решения съезда (Як254-55). Доклад был настолько опасен для системы, что его долгое время боялись публиковать, обсуждали на закрытых партийных собраниях (вернее, не обсуждали, а заслушивали). Он оставался секретным еще три десятилетия. Кто-то передал его на Запад, а в Советском Союзе доклад напечатали только во время Перестройки (Як254). Вскоре после съезда напуганное руководство отправило в партийные организации три письма с требованиями усилить борьбу с антипартийными и антисоветскими настроениями. Эти письма — свидетельство того, как аппарат сразу начал борьбу против решений XX съезда, а значит против Хрущева. Следует, правда, отметить, что сам Хрущев не до конца понимал, какие выводы можно сделать из его доклада. Он желал раскритиковать Сталина, а не уничтожить созданную им систему. Но объективно доклад был направлен и на подрыв системы.
Первое из писем разослано в начале апреля 56 г., практически через месяц после съезда. Повод был, по мнению «руководства», тревожный: на партийных собраниях, где речь шла о съезде, люди стали называть не только Сталина, но и других членов Президиума ЦК. Газета «Правда», сообщая о содержании этого письма, призывала к борьбе против «демагогов» и «гнилых элементов», которые под видом отрицания культа личности критикуют линию партии. В июле 56 г. ЦК разослал второе письмо: о мерах против отдельных коммунистов и роспуске парторганизации одной из академических лабораторий за «неправильное» обсуждение решений XX съезда. Но и это не помогло. Несмотря на гнев руководства, стремление к широкой десталинизации усиливалось, особенно в образованной части общества, в писательской среде. Движение нарастало и в странах Восточной Европы (события в Венгрии; см. ниже). В декабре 56 г. в партийные организации отправлено третье письмо: «Об усилении политической работы партийных организаций в массах и пресечении вылазок антисоветских, враждебных элементов»: «Письмо грубое, бесноватое, полное угроз, за которыми явно скрывался страх». Оно заканчивалось словами: «… в отношении вражеского охвостья у нас не может быть двух мнений по поводу того, как с ним бороться. Диктатура пролетариата по отношению к антисоветским элементам должна быть беспощадной. Коммунисты, работающие в органах прокуратуры, суда и государственной безопасности, должны зорко стоять на страже интересов нашего социалистического
Волна арестов. Обвинения за «клевету на советскую действительность» и «ревизионизм». Только в первые месяцы 57 г. к уголовной ответственности привлечено несколько сот человек (Як258). С «ревизионизмом» начали бороться безотлагательно и всерьез. Яковлев вспоминает фразу из книги Сергея Трапезникова, заведующего отделом науки ЦК, приближенным Брежнева. Над этой фразой долго смеялись в Москве: «Волчья стая ревизионистов свила осиное гнездо» (Як258). Положение Хрущева оказалось двойственным. Он противостоял внутренней оппозиции правящей элиты, начиная от ее «верхушки» (Маленков, Молотов, Каганович, Ворошилов) до большей части партийного и государственного аппарата на самых разных уровнях. Критика членов Политбюро сталинского времени была в его интересах. В то же время он сам опасался последствий начавшегося после XX съезда общественного движения, не мог коренным образом порвать с прошлым, с традициями, выработанными за долгие годы правления Сталина.
Июньский пленум ЦК 57 г. Слухи о том, что Хрущева вот-вот освободят от работы. Почувствовав неладное, Хрущев резко возражает против созыва пленума. Его не слушают. На заседании Президиума выдвигается ряд обвинений против Хрущева. Многие из них правильные, но не в них была суть дела. Возник вопрос о смещении Хрущева, о возвращении к практике, когда все государственные дела решались на заседаниях Совнаркома, а ЦК занимался бы сугубо партийными проблемами. Таким образом речь пошла о перераспределении влияния партийного и государственного аппарата. Хрущев, видимо, сумел этим воспользоваться. Партийным аппаратчикам уменьшение их власти вряд ли понравилось. Заседание Президиума длилось четыре дня. В итоге большинство членов Президиума (Булганин — председатель Совета министров, Ворошилов — председатель Верховного Совета, Молотов и Каганович — первые заместители предсовмина, Маленков, Первухин и Сабуров — заместители предсовмина), семью голосами против четырех проголосовали за освобождение Хрущева от занимаемой должности. Казалось, всё ясно. Но не тут-то было. По указанию Хрущева Иван Серов (КГБ) доставил из провинции в Москву самолетами наиболее влиятельных членов ЦК, которые решительно высказались в пользу Хрущева. Противники последнего спасовали. Вопрос о смещении Хрущева снят с обсуждения. Принято решение о созыве пленума ЦК, с совсем иными задачами, чем планировалось первоначально. Решения его были заранее предопределены. Уже в повестке дня речь шла об «антипартийной группировке», хотя она состояла из большинства «верхушки» руководства партии.
Внеочередной пленум ЦК открылся в субботу 22 июня и закончился в субботу же, 29 июня. На первом заседании председательствовал Хрущев, на остальных Суслов. Он же делал вводный доклад. Обрисовав ситуацию, назвав вопросы, вызвавшие разногласия, конкретные претензии, предъявляемые лично к Хрущеву, Суслов дал понять, что мятежные члены Президиума поставили под сомнение политический курс XX съезда (Як263). Открылись прения. Суслов умело вел заседания, давая слово явным сторонникам Хрущева. Первым выступил маршал Жуков (за ним стояла армия), огласивший документы о репрессиях. Они обличали Молотова, Кагановича, Маленкова в совершении тяжких преступлений. Именно названные лица объявлялись основными виновниками политических арестов и расстрелов. Каганович задал прямой вопрос Хрущеву: «А вы разве не подписывали бумаги по расстрелам по Украине?» Тот ушел от ответа (Як263). Хрущев стал победителем. Но уже в резолюции пленума заметно стремление к сглаживанию остроты конфликта. Не принято предложение Жукова о необходимости тщательного изучения массовых репрессий и наказания всех виновных. Пункт о персональной ответственности за злодеяния Молотова, Кагановича, Маленкова принят, но без публикации в печати. Был засекречен пункт с оценкой роли Булганина, Сабурова, Первухина. Ворошилов вообще в постановлении не упоминался. Он, Булганин и Первухин остались в составе Президиума ЦК. Отвергли предложение издать закрытым письмом документы, которые цитировал Жуков. «Старые вожди» оказались свергнутыми, но новая элита, пришедшая к власти, совсем не думала о коренных изменениях, о подлинной демократии. Не думал об этом и сам Хрущев, не столь уж демократичный, но непредсказуемый и противоречивый. В этом был залог и будущего его свержения. А вскоре в отставке оказался и Жуков. Он сыграл существенную роль при аресте Берия, помог Хрущеву удержаться у власти. Он привык быть вершителем событий, и непонятно, какие планы он лелеял. Это делало его опасным. Уже в августе 57 г. началась подготовка к его смещению. После смерти Сталина прослушивание квартиры Жукова было прекращено. В 57 г. его возобновили и продолжали, уже при Брежневе, до смерти Жукова в 74 г. Уже в стенограмме июньского пленума вычеркнуты многие из его реплик, положительных оценок его деятельности. В начале октября 57 г. на пленуме ЦК Жуков обвинен в бонапартизме, в попытках принизить роль политических органов в армии, снят со всех постов и выведен из состава ЦК. И никто из маршалов не вступился за него. Наоборот, его «охотно топтали». А когда в мае 63 г. до «руководства» дошли сведения, что, по агентурным данным, «Жуков ведет „неправильные“ разговоры, критикует руководителей партии и правительства», на заседании Президиума ЦК от 7 июня 63 г. принято решение (выступали Хрущев, Брежнев, Суслов и др.): «Вызвать в ЦК Жукова Г. К. и предупредить. Если не поймет, тогда исключить из партии и арестовать» (Як265-66. О Жукове см. и стр. 265-72).
Следует, пожалуй, сказать несколько слов о судьбе Маленкова. Его история — история неудачника. Так долго, настойчиво, не считаясь со средствами, стремиться к высшей власти (если его вмешательство в скоропостижную смерть Щербакова довольно проблематично, хотя не исключено, то ускорение им смерти Жданова весьма вероятно, а расправа со ставленниками Жданова в 49 -50-м году очевидна). Наконец, достичь этой власти, с благословения (весьма условного) Сталина. Стать после смерти Сталина признанным его наследником и так быстро утерять долгожданную власть. Можно было бы поговорить и о Жукове. Он тоже почти достиг самого-самого верха. Но и его в последний момент тоже одурачили (как одурачили в 64 г. самого Хрущева, в 91-м Горбачева и пр.; опыт не идет на пользу — ПР).