Из моего прошлого 1903-1919 г.г.
Шрифт:
Я знал, что раскопки были произведены особою экспедициею, снаряженною Императорскою Археологическою Комиссиею, и видел даже выставленные предметы в одном из помещении Зимнего дворца, отведенном Комиссии. Мне не стоило никакого труда обещать Императору доложить Государю о его желании, и я выразил уверенность в том, что очень скоро буду иметь возможность представить ему снимки с этой находки, тем более, что случайно, незадолго до моего отъезда была речь о том, чтобы Экспедиция Заготовления Государственных Бумаг изготовила особый альбом наиболее интересных предметов в красках и в их натуральную величину.
Месяц спустя эти предметы, превосходно исполненные Экспедициею, были посланы Государем Императору Вильгельму при собственноручном письме, написанном в самом дружеском тоне, без малейших намеков на щекотливый вопрос,
Обратный мой путь в Берлин я совершил без Канцлера, который остался в Потсдаме для своего доклада Императору, и мы условились, что я приду к нему в 5 часов дня.
Едва мы успели войти в вагон, как Директор Кредитной Канцелярии Л. Ф. Давыдов, приехавший в Париж ко времени моих переговоров о железнодорожном займе и вместе со мною остановившийся в Берлине, отвел меня в сторону и просил принять его тотчас же, как я буду свободен, для сообщения мне того, что я должен немедленно же узнать. Он, видимо, не хотел говорить ни в присутствии нашего посла Свербеева, ни при других моих спутниках.
Я принял его тотчас же по моем приезде в гостиницу «Континенталь», просил никого не принимать пока я не кончу моей беседы с Давыдовым и после его ухода имел еще время записать все, что он мне сказал, для доклада Государю, и имел потом, еще до представления моего письменного доклада в Ливадию, возможность дать Давыдову прочитать написанное, чтобы устранить малейшую неточность в пересказе того, что было им передано мне.
Давыдов сидел за завтраком по левую сторону от Императора, посол Свербеев по правую. Кроме двух-трех, совершенно банальных обращений к нашему послу, весь завтрак Император разговаривал исключительно с Давыдовым, только изредка перекидываясь со мною небольшими замечаниями, каждый раз извиняясь перед Императрицею, что он прерывает ее разговор с ее «собеседником».
Разговор Императора с Давыдовым начался фразою, которая казалась сначала совершенно банальною:
«Вы довольны Вашим пребыванием в Париже»? Давыдов ответил ему: «мы, pyccкие государственные чиновники, сильно обремененные нашею службою, особенно любим бывать в Париже, потому что находим там возможность несколько отойти от нашей однообразной жизни дома и в особенности потому, что находим там исключительную атмосферу полнейшей независимости и свободы, ценной именно тем, что даже в случае приезда в Париж по делам, никто нами там не занимается, даже не интересуется тем, что мы делаем, после окончания деловых переговоров, и все дают нам полную возможность просто отойти на минуту от всех забот и интересов, слишком беспощадно поглощающих всю нашу жизнь дома».
Император, видимо, не желал удовольствоваться таким оборотом разговора и заметивши, что он прекрасно понимает на сколько Париж представляет собою центр, куда, стремятся все, кому туда можно показаться, Он имеет в виду своим вопросом узнать совсем иное, а именно насколько он и, главным образом, его шеф, довольны достигнутыми результатами переговоров о расширении русской железнодорожной сети, о чем все газеты полны самых определенных сообщений, не скрывая в них, что исключительное внимание было обращено на развитие дорог имеющих несомненное и даже исключительное стратегическое значение.
Давыдов ответил ему, что он, конечно, в курсе того, о чем пишут французские газеты, хотя далеко и не все, но полагает, что Император хорошо осведомлен о том, какую цену следует придавать газетным сообщениям, которые далеко не всегда отличаются точностью, и он может только со всею положительностью удостоверить, что ни в одном из данных Председателем Совета Министров интервью не было даже упомянуто и слово «стратегические железные дороги» потому что, на самом деле, все заботы его, как и всего русского правительства, направлены теперь на развитие исключительно железнодорожного транспорта с целью приспособления его к экономическому развитию страны, проявившему такой исключительный расцвет за последние 7-8 лет, что не только нельзя оставаться без изыскания значительных новых средств для расширения и переустройства рельсовой сети для одних экономических нужд страны, но даже следует сказать, не скрываясь, что без этого условия Россия может дойти до самых больших трудностей в удовлетворении запросов ее промышленной и сельскохозяйственной жизни. Усилия России в настоящее время направлены, главным образом, на улучшению технических и
Император прервал его словами: «Меня совершенно не интересуют экономические соображения в деле развития рельсовой сети, потому что я отлично понимаю, что каждая страна должна принимать меры к тому, чтобы ее жизнь не страдала от недостатков своего транспорта, но чего я не могу понять, это то зачем России нужно усиливать свои чисто стратегические дороги и именно те, которые направлены в сторону Германии. В этом я вижу весьма тревожный симптом». На это Давыдов ответил ему следующее, внеся даже свои, личные небольшие исправления в сделанную мною запись.
«Каждую дорогу можно назвать, в известном смысле, стратегическою, потому что при известном понимании, можно с полною справедливостью указать, что по ней можно провести солдат и военные грузы. Усиление и улучшение железнодорожной линии, соединяющей две столицы – Петербург и Москву, увеличение на ней станционных путей, усиление ее подвижного состава можно также, при известных взглядах, считать мерою, имеющею стратегический характер. Но если отрешиться от такого предвзятого взгляда и рассмотреть представленный Россиею в Париже план ее железнодорожного строительства, на которое ей необходимо иметь ежегодно не менее пяти сот миллионов франков, не считая того, что она может тратить из своих бюджетных средств, то с очевидностью станет ясно, что не только Россия не предполагает строить ни одной линии, идущей в сторону Германии, но что подавляющее большинство всех железнодорожных линий, намеченных к постройке, имеют чисто экономический характер и не имеют решительно никакою военного или, так называемого, стратегического значения.
Достаточно указать для оправдания этого утверждения, что наибольшая часть средств, намеченных к затратам, имеют в виду железные дороги на Урале, сооружение Южно-Сибирской магистрали, развито совершенно недостаточных путей сообщения в Туркестан и т. д.»
Император, видимо, хотел переменить разговор, но Давыдов, не заметив этого, добавил еще:
«Ваше Величество изволите усматривать тревожный симптом в том, что Россия обращается к Франции в получении неотложно нужных ей средств для своих экономических целей. Но почему же она прибегает к этому средству. Только потому, что она видит готовность Франции идти навстречу ее стремлений, направленных к мирному развитию своей жизни, знает и верит полному отсутствию в ее политики каких бы то ни было агрессивных намерений, тогда как другие рынки совершенно не интересуются Россиею и ее стремлениями: одни потому, что сами не обладают средствами, другие потому, что изменили свое прежнее отношение к финансовой политике России. Что же остается делать нам. Остановить наше внутреннее развитие – немыслимо и было бы прискорбно и даже вредно. Остается искать, для продуктивных целей, средства там, где они имеются и где нам верят, как видят насколько мы не жалеем никаких способов, что бы сохранить наше положение среди других держав и оградить всеми доступными нам средствами мир и общее спокойствию».
Император прервал Давыдова и, придавая своим словам более резкий и даже нервный тон, сказал:
«Оставимте этот вопрос. Есть другой, который меня беспокоит больше, нежели, вопрос о железнодорожном строительстве России. Неужели у Вас не понимают, куда ведет направление Вашей печати, усвоившее себе целиком приемы и направление французской и английской печати по отношению к Германии. Ее нападки на нас и лично на меня не предвещают ничего доброго. Все общественное мнение Германии глубоко возмущено ими. Ваши газеты забывают, что еще так недавно, в самую критическую для России пору войны с Япониею, я предложил ей очистить от ваших войск Ваш западный фронт и гарантировал Вам полную Вашу безопасность. Во время {226} балканского кризиса, в часы самых опасных манифестаций я вел, как веду и сейчас, политику примирения и поддерживаю Вас во всем. И тем не менее, выходки Вашей печати, также как и выходки французской, с газетою господина Бюно-Варилла во главе, делаются совершенно невыносимыми, они ведут к катастрофе, которую я не смогу предотвратить. Скажите это Вашему шефу, прибавил Император, показывая в мою сторону.