Из моего прошлого 1903-1919 г.г.
Шрифт:
В конце декабря, перед самыми Рождественскими праздниками, группа инженеров путей сообщения, собравшихся в Кисловодске, стала налаживать, при помощи инженера Ландсберга – Начальника движения Московско-Казанской дороги особый поезд в Москву, вне обычного железнодорожного сообщения, которое к тому времени если и не совсем еще прекратилось, то отличалось уже чрезвычайною нерегулярностью.
Мои попытки войти в состав отъезжавших не имели успеха, т. к. все места были заранее разобраны, да и мы не очень настаивали, будучи вполне уверены в том, что поезд 2-го января пойдет. Все уверяли нас в этом, а агент Общества спальных вагонов показал мне даже телеграмму Петроградского правления, утверждавшую расписание всех поездов со спальными вагонами
Инженеры уехали, подошло 2-ое января, но о поездах не было ничего слышно, и стали доходить до нас вое более и более тревожные сведения о перерыве всякого сообщения далее станции Минеральные Воды. Агенты Владикавказской дороги, в особенности из числа лично знавших меня, рассказывали открыто о том, что скоро совсем прекратится всякое сообщение, и останутся одни местные поезда. Начальство дороги перестало появляться в Кисловодске, бывший Председатель Правления дороги В. Н. Печковский, проживавший в вагоне на пустых запасных путях около вокзала, перестал получать из Ростова из Правления, какие бы то ни было телеграммы, и в один прекрасный день, в половине января, к нему пришел преданный ему человек, кажется помощник начальника станции, и под величайшим секретом передал ему, что низшие служащие постановили на митинге ночью выселить его из вагона и забрать вагон в свое распоряжение. Он поспешил перебраться в помещение вокзала, в так называемые Директорские комнаты и в тот же вечер его вагон неизвестно куда исчез. День ото дня изолированность города от всего внешнего миpa становилась все более и более полною.
Зато местные вести становились все более и более жуткими. В Пятигорске появились какие-то воинские части, не подчинявшиеся местным воинским властям. Во Владикавказе состоялась в каком-то суммарном порядке смена Наказного атамана, и появился выборный Атаман в лице члена Государственной Думы Караулова, который произнес крайне либеральную речь, в духе левой кадетской программы, приехал в Кисловодск под усиленным военным конвоем, но на обратном пути, не доезжая до Владикавказа, был убит какою-то ворвавшеюся в вагон бандою.
В Кисловодске появился некий господин Фигатнер, тот самый, который одно время состоял потом в составе советского посольства в Париже, и прочел ряд лекций в курзале на эсеровскую программу с очевидным сочувствием большевистскому движению.
Словом, становилось все тревожнее и тревожнее, но нельзя сказать, чтобы общество особенно волновалось. Жили сравнительно благодушно и спокойно и говорили только, что нужно обождать когда придут домой терские полки в порядке демобилизации, и тогда они наведут порядок у себя в войске и вытравят все социалистические бредни. Доходили и другие бодрящие сведения.
Время от времени из Ростова и Новочеркасска приезжали разные лица, а потом же стали сообщать и газеты, что Дон встрепенулся, собирается с силами, чтобы дать отпор большевистской грозе, идущей с севера. Каледин взял власть в руки. К нему пришел Корнилов и к ним обоим присоединился Генерал Алексеев.
Нарождалась Добровольческая армия, и, по слухам, все шло к тому, чтобы спасти с юга нашу родину от большевистского засилья. На месте стали все более и более открыто говорить о том, что обе казачьи области – Терская и Кубанская решили идти навстречу этому спасительному движение, но все эти вести были необычайно отрывочны, бессвязны и часто противоречивы. Никто ничего не знал толком, и все строили самые невероятные комбинации, доходившие до того, что немцы двигаются на выручку Кисловодска, и проживавшая здесь Великая Княгиня Мария Павловна серьезно говорила мне, что она имеет точные сведения о том, что на днях под германскою охраною прибудет за нею поезд, который отвезет ее в Петроград, где все готово к реставрации и передаче ей всего, что от нее отобрано.
А рядом с этим жизнь готовила все новые и новые испытания. Как громом поразила, всех дошедшая до нас с большим опозданием весть о том, что Государь и вся его семья, отвезены в Тобольск. Меня стали
Не менее поразила весть о кончине от самоубийства Генерала Каледина, а когда очевидцы передали все драматические подробности этой кончены, для многих стало очевидно, что Дону не спасти России.
В один прекрасный день мы узнали рано утром, что под самым Кисловодском, в казачьей станице произошло нечто совершенно непонятное: из Пятигорска на поезде прибыли две роты солдат с пулеметами и обезоружили всю станицу, причем казаки сами указывали, где у них спрятано оружие.
Станица насчитывала до 6.000 населения, а вся разоружившая ее воинская часть не превышала 150 человек. Сейчас, спустя столько лет после всех этих событий, их последовательный ход как-то спутался, и отдельные эпизоды, вовремя не записанные, перемешались один с другим, но общий их ход остался ясным на всю жизнь. Тревога, из-за которой мы бежали с севера, охватила нас своими клещами, и на юге становилось даже хуже, чем в Петрограде, потому что неизвестность окружающего и невозможность осветить события каким бы то ни было способом, делалась просто невыносимой, и душою владело одно желание – ухать из этого каменного мешка каким бы то ни было путем, вырваться из закоулка, в который загнала нас судьба. Это настроение становилось просто каким-то непреодолимым влечением. Я ни о чем другом не мог думать и говорить с близкими, и все силы и все воображение были направлены только в эту сторону. К тому же присоединилось и одно совершенно неожиданное обстоятельство личного свойства.
В самом начале января проживавший у Княгини Дундуковой-Корсаковой член Государственного Совета Крашенников был арестован после ночного обыска, сопровождавшегося величайшим глумлением и оскорблением солдат и каких-то штатских, не предъявивших даже никакого документа о своей личности, его отвезли в Пятигорск. Почти одновременно с тем живший у Колосова вместе со мною бывший Наказной Атаман Кубанского Войска М. П. Бабич был также арестован и отвезен туда же, но через несколько дней освобожден по требованию каких-то горцев, пригрозивших, что они разнесут Пятигорск и Владикавказ, если Генерал Бабич не будет освобожден. Вскоре после нашего отъезда на север Генерал Бабич был снова арестован, отвезен в Пятигорск и там расстрелян, Горцы его не спасли. В это самой время умер после короткой болезни мой друг и товарищ по Лицею В. И. Сафонов.
Накануне его похорон мы сидели вечером, как всегда, на даче у его сестры А. И. Кабат и собирались уже идти к себе в гостиницу, как неожиданно, в сравнительно поздний час, пришел туда живший на той же улице H. H. Флиге и, вызвавши меня из кабинета, сказал мне, что слышал только что в одном доме (он не сказал мне в каком именно, но прибавил, что от человека, состоящего в самых близких отношениях с управлением в Пятигорске, и Владикавказе), что в эту ночь я буду арестован. Скрыть сделанное сообщение не было никакой возможности, тем более, что близкая нам дама А. И. К. слышала конец разговора и прибавила, что и она слышала от своего племянника по мужу о том же еще три дня тому назад, но не передала мне, т. к. не придавала этому значения, в виду самых разнородных слухов, циркулирующих по городу.
Все наши дамы, конечно, всполошились, начались разговоры о том – что делать, и все в один голос сказали, что мне нужно уехать с ночным же поездом в Ессентуки, где казачья станица до сих пор не сдала еще никому управления городом и не выдаст гостя. После разоружения Кисловодской станицы этот аргумент не имел в моих глазах никакой цены, а главное, мне казалось, что убегая из Кисловодска и не зная даже где могу я преклонить голову в неизвестном месте ночью, я не только не избавлю себя от опасности, но даже увеличиваю ее, т. к. до Ессентуков всего 20 верст и на таком расстоянии некуда мне скрыться. Я решил не двигаться и вернуться в гостиницу Колосова и там – ждать своей участи.