Из рода Караевых
Шрифт:
Григорий Иванович затих.
Брезгливо косясь на его ноги в рваных носках, рослый марковец пошутил галантно:
— Очень сожалеем, мадам, что из-за нас у вас такие хлопоты. Знали бы — стреляли потише. Идемте, Балкович!
Игорь искоса взглянул на мать, и, наверное, в этом взгляде было столько подозрительной радости, что бдительно наблюдавший за ним Балкович тотчас же сказал:
— Мы еще не все комнаты осмотрели!
— Пожалуйста, смотрите! — Елена Ивановна невозмутимо пожала плечами.
Патрульные вышли в столовую, Елена Ивановна взялась
— Я перенесла сюда ночью мою спальню. И там еще не убрано. Поверьте, господа: там никого нет!
Балкович решительно поправил ремень винтовки.
— Пропустите!
— Vous ^etes mal 'elev'e [3] , молодой человек! — выпрямившись во весь свой прекрасный рост, произнесла Елена Ивановна.
Смутившись, рослый унтер-офицер командирски тронул кадета за рукав шинели:
3
Вы плохо воспитаны (франц.).
— Пошли, вольноопределяющийся Балкович!
Вместе с марковцами Игорь вышел на крыльцо. Утро было ясное, чистое. Ни облачка в синем, по-весеннему влажном небе. По крыше дома Григория Ивановича, томно стеная, танцующей походкой семенил перед беленькой голубкой ярко-сизый крупный голубь.
Бровастый марковец достал папиросу из самодельного деревянного портсигара, с лирическим вздохом, глядя на танцующего голубя, произнес:
— Ухаживает, подлец!
Кадет грубо выругался, снял с ремня винтовку и прицелился в беленькую голубку. Однако выстрела не последовало, потому что бровастый мгновенно вырвал у Балковича винтовку.
— Ты что, с ума сошел? Разве можно голубок бить?!
И с этими словами, почти не целясь, навскидку, выстрелил сам. Сизый щеголь комком окровавленных перьев тяжело рухнул на землю.
Беленькая голубка вспорхнула и улетела. Меткий стрелок отдал кадету его винтовку, вынул из кармана спичечный коробок, чиркнул спичку.
— Старичок, которого кондрашка хватил, в этом доме живет? — деловито спросил он у Игоря, заслонив ладонью огонек и раскуривая папироску.
Игорь автоматически ответил:
— В этом!
— Один?
— Один!
— То-то мы стучали-стучали, никто не отворял!..
Патрульные пошли по палисаднику к калитке.
— Одну минуточку! — окликнул их Игорь.
Марковцы остановились, обернулись.
— Скажите, пожалуйста, как поживает Гриша Чистов?
Кадет не ответил. Его напарник, удивленно подняв толстые брови-гусеницы, посмотрел на Игоря, потом сказал небрежно:
— Вольноопределяющийся Чистов убит.
…Когда Игорь вернулся в дом, Елена Ивановна сидела в столовой за столом, положив голову на руки. Плечи ее вздрагивали. Игорь бросился к матери. Бурно целуя материнские руки, волосы, плечи, он, плача и смеясь, повторял:
— Мама, ты самый замечательный человек на земле,
19. ДОКТОР ПОТАНИН
Доктор Потанин, главный врач тылового госпиталя, чудовищно толстый пятидесятилетний мужчина, старый холостяк с рыжеватой холеной бородкой, принял Игоря в своем маленьком, пропахшем йодоформом кабинете.
Прочитав короткое письмо Елены Ивановны, он нахмурился, погладил себя по коротко остриженной сивой щетинке круглой головы и пророкотал львиным басом:
— Что там у вас стряслось?
— Мама просила передать, что она вам все сама расскажет!
— Тайны мадридского двора! — проворчал толстяк. Однако тотчас же поднялся из-за стола. Белоснежный халат не доставал ему до колен, позволяя видеть слоновьи ноги в синих офицерских шароварах с красным кантом, в шевровых щегольских сапогах с парадными шпорами. Он подошел к двери в коридор, открыл ее, громово рявкнул: — Сестра!
Вошла миловидная блондинка в белой косынке с красным крестом. С привычным кокетством стрельнула в Игоря бойкими голубыми глазами. Однако тут же вернула на свою задорную мордочку озабоченное служебное выражение.
— Что нужно, Кирилл Николаевич?
— Дрожки мои никому не давала?
— Стоят у подъезда!
— Блестяще!.. Передай Андрею Петровичу, Надюша, чтобы обход делали без меня. Я на часок исчезну вот с этим молодым гидальго!
Игорь поклонился хорошенькой сестре, та важно кивнула ему. Главный врач хотел что-то еще сказать своей помощнице, пощелкал пальцами, стараясь вспомнить, и, не вспомнив, ограничился тем, что потрепал: — с более чем отеческой нежностью — кокетливую Надюшу по заалевшей щеке.
— Вот, собственно, и все! В общем… не лодырничай тут без меня. До свидания, свет очей моих!
Шустрая гнедая кобылка испуганно шарахнулась, когда доктор Потанин плюхнулся на прогнувшееся под его тяжестью сиденье видавших виды извозчичьих дрожек.
Кучер — сморщенный дедок-сморчок — судорожно задергал вожжами, заорал:
— Тпрру, дьяволица!
Успокоив лошадь, сказал в оправдание:
— Никак не обвыкнет до вашего весу, Кирилл Николаевич!
— Далось тебе мое пузо, Кузьма Никитич! — весело отозвался доктор. — Каши много на царском фронте съел, вот и раздуло.
— С одной каши такую пузу не наешь! — авторитетно сказал дедок.
Выехали на главную улицу. Она была по-прежнему пустынна, магазины не торговали, окна были прикрыты ставнями. Городок не мог прийти в себя после того, что случилось, и Игорь подумал, что никто не верит в прочность кровавой победы марковцев, хотя патрули их и попадались часто. На одном углу даже стоял станковый пулемет. Пулеметчики в английских шинелях безразлично проводили глазами дрожки доктора Потанина, объемистая фигура которого и потемневшие погоны коллежского советника внушали доверие белым. Какой-то обоз пробирался неизвестно куда. Сгорбленные фигуры ездовых в тулупах с поднятыми овчинами воротников выражали обреченность и покорность судьбе.