Из рода Караевых
Шрифт:
— Любо-дорого смотреть, как старается господин капитан!
Комиссар, бывший ивановский ткач, отозвался:
— Для них шагистика — первое дело!
— А мы разве не хотим, чтобы солдат в строю был солдатом, а не попадьей с винтовкой?
— Строй и шагистика — разные вещи!
Заспорили, отошли в жидкую тень под акации. Капитана не то чтобы задели слова комиссара, нет, он подумал тогда о другом — о том, что перейти грань между «они» и «мы» он вряд ли сможет. Но тогда надо уходить из армии. А куда? Чувства одиночества и отчужденности усилились у Сергея Петровича еще и потому, что ни Ната, ни тетушка Олимпиада не отвечали на его письма. Вспоминал он часто и Сюзанну.
Он старался отогнать от себя все эти тягостные мысли, но они, как упорная пехота, отступив, снова накапливались в его мозгу и опять шли в атаку. В этот вечер их натиск был особенно жестоким. В дверь постучали.
— Евгения Карловна, это вы?
— Сергей Петрович, к вам пришли! — голос старухи звучал тревожно. — Какой-то военный товарищ.
— Проводите его ко мне, пожалуйста!
Встал с тахты, одернул гимнастерку. Рука сама потянулась к ночному столику, куда всегда клал наган. С досадой вспомнил: «Я же сдал его!» Дверь отворилась, и в комнату вошел улыбающийся Прохоров, сказал весело:
— Гостей принимаете, Сергей Петрович?
— Очень рад, Андрей… — замялся, и Прохоров подсказал ему:
— Трофимович по батьке!
— Садитесь, Андрей Трофимович. На тахту — здесь удобнее.
Прохоров сел, оглядел комнату.
— Помещение неплохое у вас. А как насчет угощения? Найдется?
Сергей Петрович смутился:
— Кипяток будет, Андрей Трофимович. И заварка найдется. Сахар есть — вот! — три куска. И хлеба… немного.
— Негусто живут красные командиры! Ничего, мы это дело сейчас наладим!
Достал из полевой сумки, висевшей на ремне через плечо, бутылку крымской мадеры, поставил на стол.
— Винцо высшего дореволюционного качества. Получше церковного! — Порылся в сумке и извлек из нее пару копченых тараней. — А вот за тараньки извините, это уже наши, революционные, тощенькие. Хлеб пускай ваш идет. Вы куда это хотите идти?
— К хозяйке за тарелками.
— На газетке можно, по-походному. Два стаканчика найдутся?
— Найдутся. Я все-таки принесу приборы, Андрей Трофимович.
— Несите, раз уж так приспичило!
Закусывать превосходное десертное вино многолетней выдержки таранью было, в сущности, преступлением, тем не менее гость и хозяин покончили с едко пахучими рыбинами быстро и с яростным наслаждением.
Прохоров налил еще вина в опустевшие стаканы, но пить не стал, а приступил к делу, ради которого пришел:
— Как новая жизнь идет, Сергей Петрович?
— В батальоне как будто довольны моей службой. У меня тоже нет претензий.
Прохоров взял свой стакан. Отпив немного, поставил на стол.
— Решение ваше, Сергей Петрович, остаться на родине, не уходить за границу — правильное, я его одобряю. Но хочу дать вам один совет — уезжайте из Крыма, я вам помогу.
Помолчав, Сергей Петрович сказал:
— Позвольте узнать, Андрей Трофимович, мотивы этого вашего совета.
Прохоров помедлил с ответом, потом сказал:
— Не уедете вовремя, особый отдел вас все равно заберет. И я тогда ничего уже сделать для вас не смогу. Уж больно пышный хвост за вами тянется: первопоходник-корниловец с боевыми наградами. Шутка сказать! Нет у них доверия к таким, как вы!
Караев молчал.
— Особистов тоже можно понять! — продолжал как бы с самим собой спорить Прохоров, — служба у них такая. По их рассуждению,
— Знал вас как исполнительного и храброго солдата!
— А что этот солдат уже тогда был большевиком — не знали. И уж не такой я был замечательный конспиратор, а просто на разных полочках жизни мы с вами стояли, не было между нами душевной связи. И не могло быть!.. Ну ладно, давайте, как говорится, ближе к делу. Куда вы могли бы из Крыма податься, Сергей Петрович?
— Пожалуй, в Екатеринодар, там у меня родственники.
— Екатеринодар приказал долго жить, он теперь Краснодар… Нежелательно бы туда, Кубань тоже ведь бывшая белая земля. Хотя постойте… У меня там друг работает в военном комиссариате, я ему напишу про вас. Ладно, Сергей Петрович, поезжайте в Краснодар, я вам это дело устрою, получите документы, какие полагаются. И не тяните с отъездом. Соберетесь — дайте мне знать, адрес свой я вам оставлю. — Взглянул на наручные часы. — Ого, мне пора. Ну, посошок на дорогу.
Оба разом встали, подняли стаканы.
— Давай, Сергей Петрович, выпьем с тобой за Красную Армию. И за то, чтобы она стала для тебя не злой мачехой, а доброй приемной маткой. Ну, давай… крестник!
Чокнулись со звоном и выпили.
Прохоров выполнил свое обещание. Сергей Петрович получил все необходимые для выезда из Крыма документы и направление в краснодарский военный комиссариат, который должен был решить его дальнейшую армейскую судьбу. Письмо краснодарскому своему другу Прохоров заранее послал почтой.
Нашелся дедок-извозчик, согласившийся отвезти Сергея Петровича в Керчь, а там — вот она и Кубань, за проливом! Дедок, бровастый, сгорбившийся почти в дугу, долго торговался, заламывая совершенно дикую цену, но когда Сергей Петрович посулил ему за поездку кроме денег еще ношеные бриджи из старорежимной офицерской диагонали и сапоги с прохудившимися подметками, дрогнул и уступил.
Лошаденка у него оказалась таким же двусмысленным созданием, как и ее хозяин. Посмотреть — кляча клячей, «уши врозь, дугою ноги и как будто стоя спит», а с места сразу пошла такой игривой рысцой, так энергично крутила поредевшим хвостом, что и любой пятилетке впору. Тем не менее привалы делали часто, чтобы, как сказал дедок, «она, тварь, не окочурилась бы от своего ехидного усердия раньше времени, не приведи господи».