Из рода Караевых
Шрифт:
Дедок был неразговорчивым. Сергей Петрович думал о своем и тоже молчал. Миновали крутой поворот дороги. Благоухающая зеленая тишина была разлита вокруг, нежно синело небо. И вдруг на дороге возник человек с винтовкой — вышел, видимо, из кустарников, ее окаймлявших. Не целясь, выстрелил в воздух. Пуля жикнула над головами седока и извозчика, кобыленка, визгливо заржав, заплясала в оглоблях, дедок, завалившись на спинку сиденья, тянул вожжи, матерясь и призывая на помощь святых угодников.
Человек, держа винтовку на изготовку, не спеша пошел
— Слезайте! Извозчик, можешь остаться в шарабане!
Сергей Петрович выполнил приказ.
— Руки вверх!
«Неужели «нечет»?!» — подумал Сергей Петрович. Отвратительный холодок пробежал по его спине.
— Идите вперед!
— Глупо это все! — хрипло сказал Караев, подняв руки, но не двигаясь с места.
— Что глупо? — удивился оборванец в погонах.
— Я — бывший корниловец, вы — бывший марковец. И вы меня собираетесь прикончить… Глупо!
Оборванец в погонах осмотрел внимательно Сергея Петровича с головы до ног.
— Чем вы можете доказать, что вы бывший корниловец?
— Только честным офицерским словом.
Оборванец подумал, опустил винтовку.
— Я поручик третьего марковского полка Доброво Павел Дмитриевич.
— Капитан Караев Сергей Петрович.
— Почему вы здесь и в этой форме?
— А почему вы здесь?
— Я и еще несколько наших офицеров — мы ушли в горы, когда еще Слащев распоряжался в Крыму. Надоела генеральская грызня. Все надоело! Реки крови пролиты. Сколько одних офицерских жизней загублено! А к чему? Итог какой? Я бы этих наших «вождей», генералов и генеральчиков, всех до одного в сортир головой!..
— У вас что здесь, отряд?
— Какой там отряд! Шесть человек: два юнкера и четыре поручика. Пятый, Дубинин Валя, вернулся в полк. Наши первопоходники его сначала скрывали. Потом пошли к Кутепову, он сказал: «Я его не трону, если вы просите, но за действия контрразведки не отвечаю». И, конечно, слащевская контрразведка дозналась. И они его повесили. Он висел в марковской форме! Никогда им Вальку Дубинина не прощу, никогда! Курить есть у вас, капитан?
Сергей Петрович достал портсигар.
— Берите все!
Доброво опустошил портсигар, бережно распределил папиросы по нагрудным карманам драного френча. Закурил, затягиваясь с жадным наслаждением. Потом спросил:
— Как там они… с нашим братом, кто не ушел с Врангелем? Всех — к стенке?
— Как видите — не всех.
Доброво бросил на дорогу недокуренную папиросу.
— Я не знаю, капитан, почему вы пошли к ним служить, дело ваше. Но я бы лично… не пошел! Даже ценой жизни!
— Предпочитаете
— А, какие там сражения!
— Чем же вы занимаетесь тут?
— Разбойничаем помаленьку, капитан. Помните песню такую: «Было двенадцать разбойников, был атаман Кудеяр…» А нас даже не двенадцать, а всего шесть!
— И долго собираетесь так разбойничать?
— Может быть, удастся пробиться к берегу, добыть любыми средствами какую-нибудь шаланду и уйти в море. А там… авось турецкие рыбаки подберут! Другого выхода у нас нет. Сдадимся — нас тут же на месте… Так у нас хоть один шанс из ста остается.
Постояли молча.
— Ну, желаю дальнейшего успешного продвижения по службе, господин бывший капитан! — сказал Доброво с кривой усмешечкой.
— Я могу вам пожелать только одного, поручик: остаться в живых.
— Если вас мои остановят, скажите пароль: «Стамбул!» — пропустят. — Козырнул с подчеркнутой четкостью. — За папиросы спасибо. — Взял винтовку на ремень и нырнул в придорожные кусты.
Сергей Петрович забрался в шарабан. Дедок, радостно суетясь, зачмокал губами, хлопая вожжами по бокам задремавшую лошаденку. Та возмущенно взмахнула хвостом, брезгливо передернула ушами и побежала своей наигранно-бойкой рысью.
Сергей Петрович поглядел по сторонам: ни души, та же зеленая благоухающая тишина да два-три ястреба, зависших в небесной синеве на широко распахнутых крыльях. Дедок повернулся заросшим лицом к седоку, спросил, юля глазами:
— Дружок он вам или так… знакомый?
— Посторонний человек.
— Ну что же, и с посторонним можно побеседовать, если есть о чем! — сказал дедок и замолчал, видя, что седок не собирается поддерживать с ним разговор на эту щекотливую тему.
Время и житейские беды меняют облик человека иногда до полной его неузнаваемости. Но на тетушку Олимпиаду, казалось, ничего не действует. Так же энергичны, быстры были ее движения, так же сыпала она своей скороговорочкой и так же сияли ее маслинно-черные глаза. Правда, похудела заметно. И серебряные нити густо вплелись в ее черные пышные волосы.
Она причитала и ахала, слушая рассказ Сергея Петровича о том, как он остался в Крыму и как добирался до Краснодара. То, что не ушел с Врангелем за границу, одобрила:
— Правильно сделал, Сереженька! Нельзя родину оставлять! Бог даст, приживешься теперь у «них». Помнишь, как дядюшка покойный не советовал тебе с белыми из станицы уходить? Он все понимал, его господь разумом не обидел, вечная ему память!
— Тетя Липа, а вы-то как живете одна? — спросил Сергей Петрович, любуясь ее румяным добрым лицом.
— Ничего… живу! Работаю в родильном доме — считается лучшим в городе. Да и так обращаются ко мне за помощью. Придут, позовут — я не отказываюсь. Дадут денежку или какой-нибудь там подарочек — возьму, не дадут, просто спасибо скажут — и на том спасибо!