Из рода Караевых
Шрифт:
— Ангелы-помощники! — сообщает старик, улыбаясь во весь свой беззубый рот.
— Мы из восьмого подъезда, — говорят девочки разом.
— От Маруси не было письма? — спрашивает блондин у старика.
— Не было, Васенька! Говорят, с их фронта к Деминым брат приехал. Ты бы зашел, узнал, может, он где видел нашу Марусечку!
Старик уходит на кухню и гремит там тарелками — готовит сыну еду. Галя и Леля растерянно, переглядываются, и Леля, собравшись с духом, спрашивает блондина:
— А вы сами разве… не на фронте?
— Нет, у меня жена на фронте.
— Значит, вы не семья фронтовика?
— Ну, раз у меня жена на фронте, значит, я — семья фронтовика! — ухмыляется блондин.
Девочки снова переглядываются. На лицах у них написано: «Кажется, мы дали маху!»
Блондин снимает пальто, и Галя первая замечает на борту его пиджака золотую почетную нашивку, означающую, что ее обладатель был тяжело ранен на фронте. Гале становится жалко его, и она говорит:
— А вы… устаете?
— Достается! — смеется блондин. — Вот сейчас поем, и опять на завод. Вторую ночь не спим — срочный фронтовой заказ.
— А вам трудно без женщины?
— Трудновато.
— Мы к вам будем приходить, помогать вашему папе. Мы из восьмого подъезда! Я — Галя, а она — Леля. А это Валька, он мой брат.
— Ну, спасибо, Галя с Лелей. И тебе, Валька, спасибо! Заходите, милости просим!..
— Милости просим! — вежливо повторяет Валька.
Девочки прощаются и уходят. Провожает их старик, Змей Горыныч. Он выходит с ними на площадку лестницы и почему-то шепотом говорит:
— Вы заходите хоть каждый день помогать! Я приму — ничего. Мы с ним аккуратная семья фронтовика, не сомневайтесь.
И сует Вальке кусок сахару.
На лестнице Леля говорит Гале:
— Это даже интересней, что так получилось. Такие замужние мужики на улице не валяются!
— Не валяются! — соглашается Галя. — Мы завтра опять к ним пойдем.
— Обязательно пойдем! Валька, пойдешь завтра с нами к дедушке?
Валька, который ничего не может сказать, потому что во рту у него сахар, важно кивает головой в знак своего принципиального согласия.
ЧИСТАЯ ДУША
У Ляли Крылышкиной, начинающей эстрадной артистки, выступавшей в госпиталях и учреждениях с чтением басен Крылова, была одна заветная мечта: поехать с бригадой на фронт.
Часто, торопясь на концерт, Ляля тряслась на площадке московского трамвая, смотрела в окно и видела… заснеженный лес, землянки, бойцов с автоматами и себя, в полушубке и ушанке с красноармейской звездой, читающую пламенные и прекрасные стихи. И вдруг неожиданно начинается бой. И Лялю Крылышкину убивают… Нет, лучше ранят! И вот ее приносят в госпиталь на носилках, и красивый генерал, который слушал ее на концерте, говорит:
— Гражданка, вы здесь выходите или не выходите?! Дайте другим сойти!..
Ляля открывала глаза и вместо красивого генерала видела синюю от злости трамвайную ведьму с облезлой авоськой в руках!..
Попробовала Ляля поговорить о поездке на фронт с заведующей кадрами большого и очень шумного учреждения, которое ведало артистами, выступающими на концертах, но потерпела полное фиаско.
Заведующая
— Там с героическим репертуаром надо выступать, милочка, а у вас… басенки!
— Я приготовлю что-нибудь актуально-героическое, Клара Людвиговна! Басня для меня пройденный этап…
— У вас наружность лирико-комическая, милочка! А по линии лирико-комической у нас бригады уже укомплектованы.
Неизвестно, осуществилась ли бы Лялина мечта, если бы неожиданно на басни Крылова не обратил внимания Аркадий Порейский — злободневные куплеты под саксофон.
Аркадий Порейский был немолод, лыс, но бодр, носил клетчатые бриджи и краги и говорил про себя, что он старый фронтовик.
Ляля часто слушала, как он на лестнице рассказывал актерам о своих фронтовых приключениях.
— Хотите — верьте, хотите — нет, — говорил, бывало, Порейский, — но меня немцы персонально бомбят на фронте. Честное слово!.. Куда ни поеду, обязательно попадаю под бомбежку. Вот как-то приехал я к летчикам. Только начал свое знаменитое: «Однажды фриц затеял блиц, та-рам, пам-пам, та-рам, пам-пам!», как сверху начинается та-рам, пам-пам, та-рам, пам-пам!.. Тогда один капитан не выдержал, встает и говорит: «Извините, товарищ Порейский, одну минутку!» Садится в истребитель, поднимается в воздух, заходит немцу в хвост и как даст ему та-рам, пам-пам! Немец выбросился с парашютом, и его взяли в плен. Приводят в наш блиндаж. Допрос тут же. Немец говорит: «Нам известно, что у вас выступает с огромным успехом один ваш знаменитый артист, командование поручило мне его разбомбить». Капитан говорит: «Вот он, можете его послушать». Ну, я тут и рванул: «Однажды фриц затеял блиц, та-рам, пам-пам, та-рам, пам-пам…» Немца моего так и перекосило!
Вот к Порейскому-то Ляля Крылышкина, набравшись смелости, и обратилась с просьбой взять ее с собой на фронт. Порейский спросил:
— Вы, кажется, басни читаете, деточка?
— Басни для меня пройденный этап, Аркадий Осипович. Я могу и героическое!..
— Зачем же? Басни — это хорошо! Я как-то слушал, вы очень мило рычали, изображая волка. Это смешно… Я вас возьму, мы поедем втроем: я, певица Зарайская и вы! На фронт едем послезавтра. Собирайтесь!
Два дня Ляля жила как во сне. Бегала по знакомым, прощалась, достала себе ватные стеганые штаны и шикарную ушанку.
Машина выехала на ледяное, остро блестевшее шоссе уже под вечер. Вот патруль в последний раз проверил документы, шофер дал газ, и Ляля Крылышкина помчалась на фронт.
Утомленная переживаниями, она незаметно для себя уснула и проснулась только тогда, когда Порейский тронул ее за плечо и сказал:
— Приехали, деточка! Вылезайте!
— Уже… фронт?!
— А как же!
Через полчаса Ляля уже стояла на самодельной эстраде в холодном сарае и читала своего коронного «Волка на псарне». Читала она хорошо, а когда зарычала, изображая «серого приятеля», в зале дружно захлопали.