Из тьмы
Шрифт:
— Он хочет, чтобы я стал коммерсантом.
— Вот оно что! Так, значит, в учителя не пойдешь?
— Нет, наверно.
— Обидно… Наш народ так темен. Так мало у нас учителей… А ты, оказывается, в семинарии — пустое место.
— А что я могу поделать? Я собой не распоряжаюсь.
— Надо самому выбирать свою судьбу.
— Значит, обмануть человека, который вытащил из грязи, протянул руку помощи, когда я особенно нуждался в ней?
— Эх, и каша у тебя в голове! Слушай, мы на старших курсах организовали литературный кружок. Мы его так называем, но
Уосуку сразу представились сыновья Разбогатеева, возвращающиеся с «дружеской» выпивки.
— Извини, я непьющий, — сухо сказал он.
— Ну и чудак! — засмеялся Платон. — Да с чего ты взял, что я тебя пьянствовать зову? Мы если и пьем, так только чай. На большее у нас и денег-то нет. Собираются сплошь такие, как я, — ни кола ни двора. Впрочем, ты сын миллионера…
— Я сын бедняка Токура.
— Ну вот и хорошо. Так придешь?
Уосук помедлил с ответом.
— Когда и куда?
— В восемь подойдешь к лавке «Коковин и Басов».
Вечером Уосук тщательно отгладил брюки, почистил сапоги. Когда он натягивал крахмальную рубашку, в комнату заглянула Мария Ильинична.
— Ты куда это в такой поздний час выряжаешься? — удивилась она: Уосук ни разу еще не покидал вечерами своей каморки.
— Помочь просил один приятель. Не понимает что-то в алгебре, — соврал Уосук и густо покраснел.
— Ты ж смотри не задерживайся! Говорят, пошаливают!
— Ничего! — засмеялся Уосук. — Никола с Капитошей каждый раз в полночь приходят, и то их никто еще не раздел!
— Ты по их дороге не иди, — вздохнула старушка. Они, если и набедокурят, — родные дети, своя кровь! Поворчит, поворчит отец и простит. А тебя…
— Не беспокойтесь, Мария Ильинична! У меня своя голова на плечах!
«Литературный кружок… — думал он по дороге. — Чем же они занимаются в этом кружке? Более подробно изучают словесность? Никандр Константинович, преподаватель словесности, как-то рассказывал, что в лицее тоже был кружок, который называли литературным. Пушкин, ясно, в том кружке читал друзьям стихи… Неужели и Платон с друзьями занимаются этим? Что же я буду делать в кружке? У меня совершенно нет тяги к сочинительству. Впрочем, — махнул он рукой, — послушать тоже интересно… А то сидишь как пень целыми днями над учебниками. Поговорить не с кем».
В назначенном месте Платона не оказалось.
«Что же это он: сам зовет и не приходит!»
Он достал из кармана часы — подарок Разбогатеева, щелкнул крышкой.
«Ругал Платона, а оказывается, он ни при чем. Еще полчаса!»
В лавку Коковина и Басова Уосук заходить не стал. Ему не нравился тамошний приказчик — внешне угодливый, слащавый, а на самом деле хитрый и нечестный. Уосука он давно заприметил и, сколько бы ни было народу в лавке, кричал:
— Вы, господин семинарист, пожалуйста, покиньте помещение! Ничего-с не покупаете, только разглядываете, торговле мешаете. Не люблю-с наблюдателей!
Уосук пошел в Гостиный двор, стоявший неподалеку. Тут торговля шла полным ходом. В углу стояли три якута,
— Хороша, — заключил он.
Покупка перешла в руки неряшливо одетого парня. Из продравшихся торбасов его сыпалась сенная труха. Уперев косу концом в каменный пол, он резко надавил на нее. Коса со звоном распрямилась.
— Замечательная коса! Она сделана не из простого железа. В нее подмешан мягкий, тягучий сплав!
Третий якут, купивший косу, по виду тоже бедняк, сиял от счастья.
Уосук подивился связной, умной речи неряшливо одетого молодого якута. «Видно, где-то учился», — подумал он. Но его внимание отвлекла другая сценка: стоявший у прилавка улусник собирался купить отрез, но не знал, как называлась материя. Русский приказчик, по-видимому, не понимал по-якутски, и продавец и покупатель не могли объясниться.
— Маны показуй! Сох, этот! Хас стоит? Наса дорогой. Ол? Тожа наса дорогой. Табак барый? Хас стоит? Э, тожа наса дорогой! [12]
Уосук от души смеялся. Вдруг кто-то толкнул его в бок. Уосук, не успев рассердиться, понял — Платон.
— Ты прямо не приемный, а родной сын купца. С таким увлечением смотришь на все это. — Платон обвел рукой лавку.
Уосук не обиделся.
— Интересно же!
— Интересно? А мне всегда становится не по себе, когда вижу, как обманывают неграмотных бедняков.
12
Вот это покажи! Нет, это! Сколько стоит? Слишком дорого. Это? Тоже слишком дорого. Табак есть? Сколько стоит? Э, тоже слишком дорого!
— Так уж и обманывают! Торговля — двигатель прогресса, — припомнил Уосук слова Разбогатеева.
— Ладно, об этом мы еще поговорим. Пошли!
Уосук едва поспевал за стремительным Платоном. Они быстро пересекли город и вышли на северную окраину. В путанице улочек и переулков Платон ориентировался так же легко, как в коридорах семинарии. Через двадцать минут юноши оказались в довольно просторном дворе, посреди которого стояла низенькая юрта с едва заметными окошками. Она живо напомнила Уосуку юрту его родителей.
Платон рванул дверь. Уосук последовал за ним. В юрте сидели пять-шесть молодых якутов в форме семинаристов. Почти всех их Уосук знал: крепыш с улыбчивыми и в то же время строгими глазами — это Максим Аммосов, высокий юноша в очках — Исидор Иванов, родом из Верхневилюйска, можно сказать, земляк Уосука, поближе к столу — словоохотливый Миша Ксенофонтов… На столе — ни книги, ни тетради, ни вообще листка бумаги. «Как же они занимаются литературой?» — удивился Уосук.
Хозяев юрты не было, но чувствовалось по всему, что они бедняки.