Из тьмы
Шрифт:
“Я...” - начала она.
“Заткнись”. Голос Меркелы был ровным, твердым и злобным, голос дикой кошки, увидевшей добычу, которую она долго преследовала, и, наконец, беспомощную перед ней. Она отдала ребенка Кудирке, затем схватила ножницы, которыми перерезала пуповину. “Я ждала этого слишком чертовски долго, клянусь высшими силами, но теперь ты получишь то, что тебе причитается”. Она схватила прядь волос Красты и отрезала ее на ширину пальца от ее головы.
“Силы внизу пожирают тебя, ты не можешь...” - сказала Краста.
Меркела
Краста закрыла глаза и вздрогнула. Она ничего не могла с собой поделать. В любое другое время она бы сражалась, независимо от того, было ли у нее собственное оружие. Измученная, как никогда, измученная, к тому же больная духом, она держала глаза закрытыми и позволила Меркеле делать все, что та пожелает. Наконец, однако, ненавистный щелк-щелк ножниц заставил ее воскликнуть: “Пошел ты!”
“Валмирец пугает меня”, - парировала Меркела. Щелчок-щелчок. “Я не позволял вонючему рыжему оставлять серебро на комоде каждый раз, когда он его вставлял”. Чмок-чмок.
Все было не так. Но Краста этого не сказала. Какой смысл? Меркела бы ей не поверила, и ее бы это не заботило, даже если бы она ей поверила. Наконец, все закончилось. Кудирка приложил ребенка - наполовину альгарвейского бастарда, совсем как у Бауски - к груди Красты. Он прижался и начал сосать. Краста не разрыдалась. Она была слишком измучена для этого. Но одна за другой они потекли по ее щекам.
Никто никогда официально не освобождал Скарну от службы в армии Вальмиеры. И, в отличие от большинства своих соотечественников, он никогда не прекращал борьбу с альгарвейцами. И поэтому, когда он предложил Меркеле жениться на ней, надев форму капитана, она кивнула. “Вот так я впервые увидела тебя, ты знаешь, идущего к фермерскому дому с Рауну рядом с тобой”, - сказала она.
Вспомнив, через что ему пришлось пройти во время бесславного краха своего королевства почти пять лет назад, он ответил: “Я надеюсь, что на церемонии я буду чище, чем был тогда”.
Меркела рассмеялась. Смех дался ей легко теперь, когда она наконец оказалась права насчет Красты. Это было так, как если бы она одержала совершенно новую победу над альгарвейцами спустя долгое время после того, как они покинули Приекуле. И так, в некотором смысле, и было. Скарну тоже мог бы чувствовать себя победителем из-за своей собственной сестры. Он этого не сделал. Все, что он чувствовал, была грусть. Краста сделала неправильный выбор, и теперь она расплачивалась за это. Сотни, тысячи женщин по всей Валмиере и Елгаве заплатили столько же. Очень многие мужчины, которые сотрудничали с рыжеволосыми, заплатили или будут платить гораздо больше.
“Завтра”, - пробормотала Меркела. Она нежно положила ладонь на руку Скарну. “Это все еще едва ощущается
“Вам лучше привыкнуть к этому, миледи”, - торжественно сказал Скарну, “потому что это правда”. То, что он вообще собирался жениться, все еще поражало его. То, что он женился на простолюдинке, показалось бы изменой его классу до войны.
Маленький Гедомину, который ковылял по спальне, которую они делили, упал. Ущерб, очевидно, был от минимального до воображаемого, но он взвыл: “Мама!” - и все равно заплакал.
Меркела подхватила его на руки. “Все в порядке”, - сказала она. Через секунду или две в ее объятиях тоже стало все в порядке. Скарну хотел бы, чтобы его собственные раны были так легко устранены. Едва эта мысль пришла ему в голову, как Меркела щелкнула по одной из этих ран. Она взъерошила прекрасные золотистые волосы Гедомину и пробормотала: “Ты выглядишь так, как и должен выглядеть. Это больше, чем кто-либо может сказать о твоей противной маленькой кузине”.
Скарну вздохнул. Ему хотелось, чтобы ребенок Красты выглядел как настоящий валмирец. Это сняло бы тень скандала со всей семьи. Как бы то ни было, он вздохнул и сказал: “Это не вина ребенка”.
“Это, конечно, не так”, - согласилась Меркела. “Это ее вина”. Она все еще не хотела называть Красту сестрой Скарну. С тех пор, как они впервые узнали, что Краста водит компанию с рыжеволосой, они - и Меркела особенно - отрицали, что у Скарну вообще есть сестра. Теперь, когда они жили в одном доме с Крастой, это было сложнее, но Меркела справилась. Она продолжила: “Она собиралась назвать ребенка Вальну”.
“Жаль, что она не смогла”, - сказал Скарну. “Рано или поздно этим вещам должен прийти конец”.
“Пока нет, клянусь высшими силами”, - заявила Меркела. “Когда она родила бастарда Лурканио, я сказала ей, что она должна назвать его в его честь”.
Скарну вздохнул. “Это не помогает, ты знаешь. Краста станет твоей невесткой, нравится тебе это или нет”. Он поднял руку. “Ты не знаешь. Ты уже сказал мне. Тебе не нужно повторять мне это снова. Просто помни, Вальну замолвил за нее словечко. Он был бы мертв, если бы она открыла рот в неподходящий момент. Тогда не было бы никаких сомнений в том, кто был отцом ребенка ”.
“Она открывала рот во множестве неподходящих моментов”, - сказала Меркела. Пока Скарну все еще брызгал слюной из-за этого, его невеста добавила: “Если бы она сделала это еще раз, у нее вообще не было бы этого маленького ублюдка”. Это только заставило Скарну снова забормотать.
В конце концов, он решил не настаивать на споре. Он не собирался переубеждать Меркелу. Часть его - не половина, но близко к этому - все равно согласилась с ней. Чего он больше всего хотел сейчас, так это пройти свадебную церемонию без какого-либо нового скандала. Привлекать Меркелу к этим усилиям было бесполезно. Попытки вовлечь в это Красту были хуже, чем бесполезны. Скарну провел много времени вдали от дома, но не настолько, чтобы не знать, что делать в таких случаях.