Из тупика
Шрифт:
– Кажется, - сказал, - в вашей биографии это как раз то акмэ, выше которого вам уже не подняться...
Эллен был достаточно умен, чтобы не обидеться.
– Да как сказать, - ответил раздумчиво.
– Наверное, кто-нибудь лишний и попался. К сожалению, каждому в душу не заглянешь: что он там думает? А винить-то будут только меня! Глупо...
Эллен взял предложенную Небольсиным сигарету из пачки.
– Аркадий, я понимаю, это тоже глупо, но... Предупреждаю по дружбе: купив сигареты у англичан, их следует сразу же, не мешкая, переложить из пачки
– Вот это здорово! Да при чем здесь пачка? Или... портсигар?
– Жителям Мурманска, ты же сам знаешь, отныне запрещено вступать в какие бы то ни было сношения с союзниками. Зараза большевизма - ведь не поймешь, как она переползает? Вошь - ту хоть видно, что она ползет...
Небольсин, возмущенный, замахал руками:
– Абсурд! Бред! Маниаки! Да вы же ненормальные люди! Ведь еще недавно мы всем табором валили на "Глорию" хлестать виски! В консульствах крутились как у себя дома. Прекрасная Мари бегала ночевать то ко мне в вагон, то на эсминец "Лейтенант Юрасовский". А теперь нельзя иметь даже пачку английских сигарет? Да вы все умалишенные... Вас в бедлам надо упрятать!
Эллен отвечал с покорной улыбкой:
– Сам вижу, что глупее трудно придумать. Но, поверь, не я ведь пишу эти приказы... Обо всем этом ты можешь кричать своим бывшим друзьям из консульства: ты больше моего пил с ними!
Небольсин пошагал прочь, снова вернулся:
– Севочка! Один вопрос: а куда вы дели Комлева?
– Чепуха, - ответил Эллен.
– Мы его посадили в вагон и отправили честь честью в его совдепию... А разве Ермолаев не говорил, что этим же путем мы отправим и всех других, кто нежелателен здесь, на Мурмане?
– Говорил. Я только что от него.
– И вагоны готовы?
– спросил Эллен.
– Готовы. Я жду, когда американцы починят мосты...
Американцы умели работать быстро, и скоро мосты до самой Сороки были поставлены на быки: плавно тронулись вагоны, и качались на каждом из них по две пломбы: одну поставил поручик Эллен, другую граф Люберсак - из союзного контроля. Под этими пломбами скрывались так называемые приверженцы большевизма.
* * *
Долго стояли на путях. Двери покатились в сторону.
– Вылезай!..
Дядя Вася спрыгнул под насыпь. Это была станция Лоухи, печник узнал ее сразу - он тут не раз перекладывал печи. За время пути в промороженном вагоне печник так закостенел, что, когда его поставили на ноги, он стоял скрюченный. Из вагона выгнали всех, пересчитали.
– Сорок восемь... Где еще шестеро?
– Загляни, - сказал дядя Вася.
Шесть трупов бросили в снег и проверили списки.
– Господин поручик, все налицо...
Здесь работала другая контрразведка - кемская (филиал мурманской), и здесь привыкли расправляться открыто: место глухое - тундра! Один матрос с эсминцев, зябко дрожа в своем бушлатике, подрезанном с краев для пущей лихости, сказал:
– Кажется, труба, дядя Вася...
Старый печник в ответ выколотил дробь:
– Чего каркаешь? Молодой ишо... сопляк! Не загадывай судьбу.
В этой первой группе, предназначенной к отправке на сторону большевиков, были и иностранцы: мадьяры, один поляк, два латыша. Лучше всех держался на морозе поляк - гибкий и худущий; оскал его рта, изъеденного цингой, был страшен.
– Вы!
– сказал он с презрением.
– Вы еще ничего не знаете. Вам еще не пришлось супу из морской воды похлебать...
– Это где же такой суп-то?
– спросил его дядя Вася.
Поляк раскрыл рот - пустой, как могила.
– В Иоканьге...
– ответил.
– Там служба налажена. Даже комиссар при тюрьме имеется, некий сэр Тим Харченко.
Вглядываясь в просторы тундры, матрос плясал на морозе.
– Ничего, - решил вдруг похвастать, - на "Чесме" тоже лафа была сидеть: аж пальцы к железу примерзали. Одначе не привык!
– Тронулись!
– скомандовал поручик, и люди пошли.
Не пошли, а побежали по шпалам, стараясь согреться, и конвоиры, путаясь ногами в длиннополых шинелях, нагоняли их. Так они пробежали версты две-три, когда вдруг - команда:
– Налево! Сходи со шпал... Быстро, быстро!
Матрос сказал:
– А я что говорил? Конечно, шлепнут... "Налево!"
– И в Мурманске могли бы шлепнуть, - возразил дядя Вася, настроенный оптимистично.
– На кой хрен им было возить нас?
Изо ртов людей морозно парило. Тихий треск слышался в воздухе. Дорога вела в сторону, и вот наконец показались вдали лопарские вежи, дымки, путаница оленьих рогов. Здесь уже все было приготовлено. "Приверженцев большевизма" рассадили по нартам, узким-узким, как лодочки, и олени сразу налегли на гужи. Теперь ветер пронизывал насквозь, летели вихри снега из-под копыт. Один мадьяр столбиком свалился с нарт и остался лежать на снегу. Замерз. Гнали дальше. Не оглядываясь. Вперед.
– Хорк, хорк, хорк!
– покрикивали каюры.
– Жми да нажимай!
– орали конвоиры: им эта езда только в радость; морды у них красные, как бураки, пахнет от них самогонкой...
Поручик был одет в добротную бекешу с галунами.
– Стой!
– задержал он бег каравана и, когда люди сошли с нарт, велел лопарям отъехать в сторону и ждать.
– Шлепнут, - колотило матроса.
– Как есть, последнюю минутку живем... Ну, ты!
– гаркнул он на офицера.
– Кончай уж сразу...
Поручик вскинул на него серые мальчишеские глаза.
– Не имею на то приказа, - ответил.
– Вы же хотели жить в совдепии? Вот туда и отправляйтесь... А казенное имущество снять! Снимай!
– И, подойдя к матросу, он потянул с него бушлат.
Под бушлатом - форменка, темно-синяя.
– Снимай тоже, - сказал поручик.
– А вы чего ждете?
– прикрикнул на остальных.
– Шинели вам - не пальто, чтобы форсить с девочками! Шапки воинского образца вам не папа с мамой купили...