Из тупика
Шрифт:
– Брось винтовку, сволочь красная!
– крикнул учитель, и оружие брякнулось у порога, дребезжа разбитым прицелом.
– Хувяя пяйвяя, Матти, - сказал Таккинен, поворачиваясь на венском стуле, ужасно скрипучем.
– Миттен войте?
– Да ничего живу, - ответил Матти с перепугу по-русски.
– Живу, как и все живут... Почти дома не вижу.
– Пусть он сядет, - велел незнакомец по-шведски.
И в грязный стакан, булькая, рванулась из горлышка пахучая самогонка, которую Матти же и наварил к празднику. "Пей" - сказали ему, и, закрыв глаза, милиционер выпил, готовясь к смерти. Монтер вынул
– Чего знаешь, Матти?
– спросил.
– А вот посмотри на майстера (и показал на человека в пьексах). Это магистр из Або, он будет твоим карельским министром...
Магистр спросил по-русски:
– Давно ли был в Кандалакше? А что там с этим батальоном под оранжевым знаменем... знаешь?
Матти рассказал: батальон кормят и одевают англичане, но карелы из-под влияния англичан вышли. Оружия не сдают. И считают себя по-прежнему большевиками. Англичане и рады бы не кормить, но тогда батальон уйдет к Спиридонову на прорыв. Рады бы послать против Спиридонова, но батальон никогда не пойдет против...
– Вот это здорово!
– захохотал Таккинен.
– Англичане крепко вляпались. Как в коровий блин наступили! Но мы этот батальон вырежем, - сказал капитан рассудительно.
– А комиссара Юсси Иваайнена повесим... Чего скрывать? повернулся он к милиционеру.
– Ты сам знаешь: эти большевики с трилистником крепко всыпали нам в августе... Такие вещи не забываются. Садись, Матти, с нами рядом, ты же здесь - хозяин...
Матти присел. И тишина в доме, тишина. Не выходит жена навстречу. А от плеча Таккинена, словно золотая нить от рождественской елки, тянется огненно-рыжий волос жены... Его жены! Матти жены.
– Ну, рассказывай, что слышал, - велели ему.
– Хороший анекдот слышал, - сказал Матти и хлебнул из миски густой простокваши.
– Ну-ну, - подзадорил его из потемок магистр из Або.
– Встретились двое скупердяев из Лайхия и Исю-кюра. "Чего сидеть без дела?
– сказал лайхинец.
– Давай посоревнуемся: кто из нас скупее?" "Давай, - согласился исюкюрский и остановил свои часы.
– Зачем, - сказал, - им ходить напрасно!" "Это дело,--ответил ему лайхинец и задул на столе лампу.
– К чему тогда нам расходовать керосин?" "А тогда я, - сказал ему исюкюрский, - снимаю штаны. Ты все равно ничего в темноте не видишь, а сукно протирать не к чему: оно ведь денег стоит..."
Билась пурга за окнами. Яркой нитью горел волос жены на германском мундире бандита белофинна. И стало еще тише.
– Хороший анекдот, - сказал Таккинен и повернулся к учителю: - Микка! Ты сидишь ближе... Ну-ка, отрежь ему ухо!
Ухо милиционера лежало на столе, посреди мисок и посуды.
– Где Паасу Риита?
– спросил монтер.
– Ты же знаешь ее хорошо, она тоже большевичка... Ну, чего уставился как баран?
Матти не шевельнулся, только горячая кровь стекала за воротник русской гимнастерки. Это было только начало, и милиционер думал - что дальше? Наверное, - глаза...
– Оставьте его, - поморщился магистр из Або.
– А ты, Микка, все-таки учитель... Что простительно капитану, то тебе делать не следует. Это же ясно и так: кобель свою суку не выдаст. Отправьте Матти на курсы счетоводов, и тогда он сам поймет
– Тебе повезло, - сказал учитель, смахнув ухо на пол.
– Ты везучая стерва... Запрягай лошадь снова, Матти!
Магистр поднял брошенную у порога винтовку милиционера, ловко провернул затвор, из-под щеколды упруго выскочила обойма.
– Шесть в магазине, один в канале, - сказал гость из Або, а Таккинен, довольный, улыбнулся.
– Выходит, - сказал, - ты боишься нас, Матти?
– Да,вас можно... можно бояться! Вас вся Карелия боится!
– Хочешь ничего не бояться, Матти?
– спросил монтер.
– Тогда мы пришьём тебе ухо...
– И все засмеялись.
– Пора, херра, - заметил учитель магистру.
– Одевайтесь! Всю дорогу, пока бежали лошади, Матти держался рукой за голову, кровь свисала из-под шапки сосульками, и пальцы заледенели. В редколесье соснового мяннисто стояла старая школа, и здесь бандиты оставили Матти, чтобы он учился на "счетовода". А сами резво поехали далее... Тайно они приехали в Кемь и вручили своему гонцу палку с ярким петушиным пером; к ней была привязана и монета, и эта палка пошла гулять по окрестностям: от кулака к кулаку, от хутора к хутору. Перо означало, что собираться надо скорее птицы; монета намекала на то, чтобы приходили с деньгами.
Тайно от англичан (и тайно от белогвардейцев) "всекарельский съезд" начал свою работу. Делегаты, между прочим, исправно ходили обедать в английскую столовую.
Завечерело, и при свете керосиновой лампы капитан Таккинен произнес речь.
– Мы одиноки!
– сказал он.
– Наш верный друг Германия разбита, и западный мир сам скалит зубы на Карелию. Отнимая ее у большевиков, он отнимает ее у нас! Мы пойдем своим путем. Надеяться на помощь белой гвардии мы тоже не можем, ибо она сейчас вся подчинена Колчаку, а этот подлый адмирал выступает против великой финляндской идеи. И пусть эстонцы, когда Юденич пойдет весною на Петроград, красят своей глупой кровью поля Псковщины, - нет, мы не дураки: мы озабочены только своей идеей. Эта идея простирается сейчас от Мурмана до Петрозаводска, и мы возьмем это себе!
– Слушайте, слушайте, слушайте, - возвестил потом магистр из Або. Мир большевизма должен вздрогнуть от ужаса. Нас, финнов и карелов, очень мало. А подлых москалей много.
Оттого-то, друзья мои, мы должны быть жестоки. Черный лебедь царства Туонеллы уже машет крылом над каждым из нас, чтобы лететь далеко... Мы отплывем в озера, полные тайн и волшебного очарования. Гранитные камни, за которыми скрывается неземная Туонелла, окрашены в извечный цвет крови, и над каждым из нас будет рыдать мать Лемминакайнена... Ужас! Только ужас мы оставим после себя большевикам...
Капитан Таккинен вышел прогуляться по кемским улицам. Мимо проходил британский солдат с русской девицей под ручку.
– Дай прикурить, - сказал ему Таккинен; прикуривая от зажигалки британца, капитан намекнул: - Ты, дружище, не туда забрался!
– Ты кто, большевик, чтобы учить меня?
– Нет, - пояснил Таккинен.
– Тебе, олуху, наверное, кажется, что ты в России... Ты крепко ошибся адресом. Здесь тебе не Россия, и скоро в Карелии не будет ни вас, ни русских!
Англичанин спрятал зажигалку и отпустил барышню от себя.