Из тупика
Шрифт:
– Зиночка!
– заорал Каратыгин, не сразу все поняв.
– Ты посмотри, дорогая, большевики-то деру дают... Ну, садись! Сейчас я тебя, как последнего сукина сына, который немало мне крови испортил, напою в стельку... "Арманьяк" пил когда-нибудь?
– Нет. Пить еще раненько. А вот перекусить - согласен.
– Зиночка, - взмолился Каратыгин, - да встань же ты наконец! Ну, смотри, сколько времени: уже одиннадцатый...
Вышла в пунцовом халате мадам Каратыгина, скребя шпилькою в голове, зевнула еще раз хорошеньким ротиком (теперь эта особа состояла при молодом генерал-губернаторе
– Чего это вы... в валенках?
– спросила недовольно.
– Приперло вас ни свет ни заря. Могли бы по телефону позвонить, как положено среди приличных людей... И сразу - к нам?
– А куда же еще податься?
– понуро ответил Безменов.
– Ладно уж, что было, то было... Опять же время давнее: быльем поросло. А вашего супруга все-таки издавна знаю...
– Молодец!
– похвалил его Каратыгин.
– Молодец, что прямо ко мне. У меня с работягами знаешь какие братские отношения? Когда я им устрою что-либо, когда они мне подкинут. Ну, а ты, Павлуха, скажи - опять на дорогу?
– Да ну ее к бесу! Надоело. Сейчас все устраиваются. А я что - рыжий? Полегче бы что-нибудь, чтоб не били лежачего...
За столом они все ж выпили, и Каратыгин расчувствовался.
– Зиночка, - сказал, - ты не слушай... Дело мужское.
– И прильнул к Безменову ближе.
– Мне, - намекнул шепотком.
– нужен свой человек на складе Красного Креста. Американцы понавезли туда всякого. Рубахи-нансеновки, сапоги и аспирин даром раздают. Вот ежели ты проскочишь на склад, так мы, брат, такие дела завернем... Ого! На всю жизнь себя обеспечим... во как! И провел рукой по белому гладкому горлу.
– На всю жизнь, - повторил убежденно.
– Ну что ж! Можно и к американцам, - скромно согласился Безменов. Только, скажите честно, господин Каратыгин: вы меня случаем под статью не подведете? Или... под расстрел?
– Шалишь!
– захохотал Каратыгин, разливая душистый "арманьяк".
– Да ты пойми, дурья башка, что в компании с нами сам старый Брамсон будет состоять... Негласно, но - так!
– Ну-у?
– поразился Безменов.
– А ты думал, что один я смогу тебя устроить на склад? Нет, брат. Туда попасть трудно. Только через Брамсона и можно... По рукам?
И ударили по рукам. Зиночка эти руки развела.
– Чур, - заявила, - меня не забывайте. Мне нужна норковая шубка. Как у этой Брамсихи, что живет с негодяем Ванькой Кладовым, и об этом все знают... А я?
– строго вопросила она мужа.
– Неужели не заслужила? Разве обо мне ты слово худое когда слышал? Попробуй найди еще на Мурмане такую, какая я тебе, дураку, досталась... Да ты не стоишь меня!
* * *
Рейсовый катерок в поддень обходил причалы, шныряя между кораблями, подбирал гуляющих матросов, рабочих и торговок. Безменов отплыл на нем в сторону плавмастерской "Ксения"; ржавый борт корабля, пришедшего когда-то с Тихого океана, медленно наплывал на катер. Жиденький трап свисал со спардека, и Безменов долго лез на палубу.
В слесарном отсеке открыты иллюминаторы; станки задернуты промасленными чехлами. Только возле одного качается обод абажура над лысой головой
Безменов подошел со спины, сказал тихонько:
– Привет от Спиридонова...
Заглох станок, смиряя вращение вала, и на этом вале вдруг проступил артиллерийский стакан, из которого вырезалась мастером кокетливая винная рюмочка. Матрос-рабочий повернулся.
– Спасибо, - ответил, поднимая очки на лоб.
– А ты часом ли, не ошибся, раздавая чужие приветы?
– Вряд ли ошибся. Тебя ведь зовут Цукановым - так?
– Ну, что с того, что я Цуканов?
– Говорят, большевик ты, - прямо ответил Безменов.
– Это где же такие болтуны нашлись?
– Так тебя все считают... в Петрозаводске.
Мастер задвинул в тумбочку бутылку с маслом и улыбнулся, уже отходчивый.
– Есть немножечко, - сказал приветливо.
– Да один в поле не воин... И в одиночку я помалкивал...
Они стали разговаривать, с опаской посматривая на входной трап в палубу. Но в цехе было пусто, как в гробовине. Свежий ветерок носился над станками корабельного цеха, качал обода жестяных абажуров. Цуканов снова полез в свою тумбочку, достал оттуда целый ворох английских газет.
– Какие языки знаешь?
– спросил придирчиво.
– Все, кроме русского, - засмеялся Безменов.
– Ну и дурак... Хвалиться тут нечем!
– Цуканов развернул перед собой широкие листы.
– А я вот, - сказал, - недаром времечко провел в интервенции. Изучил ихний... И балакаю, и читаю по малости. Это мне политически помогает. Вы в Петрозаводске когда еще узнаете, что в парламенте говорят... А я прямо с языка лордов все новости схватываю...
– А что пишут?
– поинтересовался Безменов.
– Они хорошо здесь пишут... Видишь?
– потряс Цуканов газетами.
– Здесь тебе не кузькина мать на патоке! Ллойд Джордж прямо заявил в парламенте, что немедленно выведет войска... Чуешь? А они - народ такой, эти англичане. Я к ним присмотрелся: мух ноздрями зря ловить не будут... Крепко пришли крепко уйдут!
Когда Безменов очередным катером вернулся на берег, к нему подошел человек (по виду портовый докер), тронул за руку:
– Контрразведка... Спокойно... Оружие есть?
Его провели в предбанник лютой "тридцатки", велели сидеть. И руки держать на коленях. Напротив, перед букетом увядающей полярной черемухи, расположилась секретарша Эллена - поджарая, словно кобылица. Смотрела на Безменова она равнодушно. Только один раз спросила - с презрением:
– Чего это вы в валенках?
– Обносился, - ответил Безменов.
– Ничего больше нету...
Эллен просмотрел его документы. Велел вызвать весь наряд дежурных по городу филеров. Явились.
– Вот что, господа хорошие, - сказал им Эллен, - этот ренегат прибыл поездом в восемь сорок. А сейчас на моих уже половина третьего. Можете вы мне точно сказать, что делал все эти шесть часов Безменов и с кем встречался?