Из тупика
Шрифт:
Доложили Виккорсту:
– Полковник Казаков разбился на посадке...
– Аппарат!
– требовал Виккорст.
– Скорее выньте аппарат!
Вынули из-под крыла истребителя фотоавтомат, к счастью, целехонький. Виккорст неустанно названивал, чтобы пленку немедля сдали в лабораторию... О мертвом асе как-то сразу все позабыли, и он остался лежать среди обломков, быстро закостенев в хаосе алюминия, красного дерева, фанеры, проводов и стекла.
Он свое дело сделал - пленку уже проявляли лаборанты.
Ни одна страна в мире не имела тогда такой прекрасной техники аэрофотосъемки, какую
Но... подвела французская пленка!
Лейтенант Басалаго, взволнованный более обычного, ворвался в прожаренный кабинет старого адмирала Виккорста.
– Пленка оборвалась, треснув от мороза!
– доложил он.
Виккорст жадно схватил разорванную пленку.
– Неужели она треснула раньше, нежели полковник успел долететь до кромки? И есть ли вообще кромка льда?.. О боже!
Через сильную лупу, подойдя к окну, за которым умирал серенький денек, Они разглядывали фотомаршрут пьяного Казакова. Вот мелькнули под крылом его истребителя раскидистые окраины Архангельска, вот угадывался остров Мудьюг с бараками концлагеря, где сидели большевики, вот он полетел дальше. Он смело полетел в безлюдное ледяное море!
– Летит!
– сказал Басалаго, пропуская длинную пленку между своих пальцев, и все вокруг него шуршало.
– Летит, летит...
Черная, черная пленка - белый, белый лед. И сжимались сердца в тревоге - неужели всюду лед, лед, лед? "О боже..."
– Есть!
– выкрикнул Виккорсг, бессильно опускаясь на стул.
– Вы видите, лейтенант, все-таки пленка оборвалась счастливо...
Да. Лейтенант Басалаго видел, как под крылом самолета образовались темные (на пленке - белые) пятна разводий. Значит, море еще не все замерзло и припай возле берега можно разрушить... Дальше мороз хрустнул пленку пополам, катушка автомата двигалась уже вхолостую, аппарат продолжал снимать полет Казакова, ставший совсем бесполезным и ненужным...
– Чем вы, адмирал, думаете разрушить припай?
Виккорст, не отвечая на этот вопрос, потянулся к гарнизонному телефону, просил соединить его с генералом Миллером.
– Мы спасены, - сказал адмирал тихо.
– Если ледокол сумеет разрушить припай возле береговой черты, мы сумеем прорваться в Горло... А там стоянка в Мурманске. Тромсе даст уголь, и - Англия... мы спасены!.. А где сейчас большевики?
И, закрыв трубку ладонью, адмирал сообщил Басалаго:
– Боже мой, они уже врываются в Холмогоры... Да, да, генерал. Я вас слушаю... Ни в коем случае!
– закричал Виккорст.
– Чего еще ждать? Откуда у вас этот неисправимый оптимизм? Нет, нет, нет - не слушайтесь своих штабистов и эсеров...
– И адмирал раздраженно бросил трубку на рычаг. Оказывается, с утра весь наш фронт взломан красными. Как это случилось? Вы меня еще спрашиваете, лейтенант... Полки бунтуют и сдаются большевикам так дружно, словно их там медом всех будут мазать. Михаил Герасимович, ступайте на ледокол "Кузьма Минин" (я его знаю как самый мощный на флотилии) и передайте по секрету командиру,
– И генерал Миллер... с нами?
– Да. Каюта для него уже забронирована. Он просил ближе к мидель-шпангоуту, где меньше будет трясти на ломке льда.
– Наконец... армия?
– спросил Басалаго.
– Армия разложилась и не стоит наших забот о ней.
– Но, - дополнил Басалаго, - в городе немало людей, которые за сотрудничество с союзниками будут подвергнуты большевиками различным жестоким карам...
Длинные бледные пальцы Виккорста с розовыми ногтями чистых рук отбили нервную дробь.
– Я думаю, - ответил он, поразмыслив, - что во многих наших бедах повинна... Англия! Потому-то парламент этой страны морально обязан выступить против Красной Армии с дипломатические демаршем... Вам же, лейтенант, тоже будет отведена каюта! Я сказал, кажется, все. Можете идти!
Но Басалаго не уходил.
– Торопитесь на "Минина", лейтенант, - напомнил адмирал.
– Мне, - ответил Басалаго, - необходимы две каюты.
– Это слишком роскошно... Для кого?
– Но вы ведь знаете, что я не один. Я полон надежд, и княгиня Вадбольская с дочерью... Я не могу один! Я уже однажды вычеркнул, имя этой женщины из списков, она осталась, и теперь... Я требую для себя две каюты...
Адмирал прошел через кабинет, поправил в печи полено вычурной старинной кочергой.
– Такую женщину (он сказал "шеншину"), вы правы, мой друг, никак нельзя оставлять большевикам... Хорошо, пусть будет так. Две каюты... И всё - тайно, никто не должен знать, что мы уходим. Иначе нас сомнут... Лейтенант!
– вдруг выпрямился Виккорст на фоне печных изразцов.
– Есть!
– Душевным слабостям сейчас не место, - наставлял его адмирал.
– Людей много хороших, но всех не забрать. Вы должны ожесточить свое сердце. Не проговоритесь. Только княгиня! Только ее маленькая княжна! Только в виде исключения к вам и к вашим заслугам на Мурмане... Теперь - не мешкайте!
Слишком много знал лейтенант Басалаго, чтобы его можно было оставить в Архангельске; потому-то он будет спасен. Вместе с ним отбудут в счастливое изгнание за океан красивая женщина с красивой девочкой. И там, вдали от родины, он сумеет наступить на жестокое сердце - он вырвет с кровью любовь для себя.
"Было время, - размышлял Басалаго, направляясь на "Минин", - и я покорил весь Мурман... Неужели же теперь не смогу покорить одинокую женщину с ребенком на руках?"
– О-о, это отчаяние!
– И он поднялся по сходне на ледокол.
* * *
В полном отчаянии "правительство спасения" стало искать преемников власти. Это был момент, когда власть хотели спихнуть кому угодно - хоть дворнику, хоть трубочисту...
Увы, добровольцев на это дело не находилась! Никто теперь в Архангельске не желал хоть один денек побыть министром!
Кажется, доля завидная? Был министром - это звучит весомо. Так и будешь до старости писать в анкетах: "был министром". Но вот как раз сейчас никто и не желал пачкать свою анкету...