Из зарубежной пушкинианы

Фридкин Владимир Михайлович

Я живо представляю себе этот бал. На нем встретились все три предка Клотильды: младшая дочь Пушкина, ее будущий муж Николай Нассауский и ее будущий сват Александр Второй. Правда, в тот вечер Наталья Александровна не подозревала об этом. Ведь в 1856 году она была еще женой Михаила Леонтьевича Дубельта, сына того самого жандармского генерала, который, будучи приставлен к Жуковскому, 7 февраля 1837 года приступил к досмотру опечатанных пушкинских бумаг… Оторвавшись от портрета Нассауского, я перевел взгляд на противоположную стену. Там в центре уже пылал камин, огороженный решеткой, а слева от него на стене висел портрет Пушкина и несколько русских икон. В центре комнаты стоял обеденный стол, на который, видимо, по случаю моего прихода, поставили бюст Натальи Александровны Пушкиной. За несколько лет до этого я видел точно

такой же бюст в Лутон Ху, у английских потомков. Видимо, при жизни Натальи Александровны было изготовлено несколько ее бюстов, один из которых достался ее дочери Софье (будущей графине Торби, родоначальнице английской ветви пушкинских потомков), а другой — ее сыну Георгу фон Меренбергу.

Наконец дверь отворилась, и в комнату вошла высокая молодая женщина. В то время Клотильде не было еще сорока. У нее было открытое, очень русское лицо, и она улыбалась так, как еще недавно улыбались женщины в наших деревнях. Обращение ее было простым, и мне показалось, будто мы уже давно знакомы. Но вот по-русски она тогда еще не говорила.

— Вы любите суп-пюре из цветной капусты?

— Очень…

— Тогда пойдемте со мной на кухню. Я буду готовить и отвечать на ваши вопросы. И поможете чистить картошку. Энно для этого не годится. Он спустится в подвал, выберет вино и прихватит шампанское. Я слышала, что в России до сих пор любят шампанское, только купить его у вас трудно.

На кухне Клотильда управлялась быстро и ловко. Я долго не мог приспособиться к машинке, очищавшей и нарезавшей картофель. А она рассказывала. Клотильда и Энно — врачи. Она — психиатр, он — гинеколог. У них три сына. Старшего, Александра, назвали в честь Пушкина, среднего, Николая, — в честь прадеда Николая Нассауского, а младшего, Григория, — в честь отца Клотильды. Отец Клотильды, граф Георг, внук Натальи Александровны Пушкиной и Александра Второго, прожил в Висбадене всю жизнь и получил воспитание в доме бабушки, которую помнил и очень любил. Ему было шестнадцать лет, когда прах Натальи Александровны захоронили в могиле Николая Нассауского, в ротонде на старом кладбище. Воспитание его было обычным для его круга. Был офицером. Участвовал в Первой мировой и был в плену во Франции. Мечтал о профессии врача, но родители из-за сословных предрассудков этому воспрепятствовали. Хорошо говорил по-русски. Его жизнь переломила Вторая мировая война. Правнук Пушкина попал на Восточный фронт в сорок первом. Клотильде шел тогда четвертый месяц.

Впоследствии отец много рассказывал ей об этом. Честь и репутация храброго офицера требовали от него исполнения долга. Но воевать приходилось в России, а мысль об ее освобождении от большевиков была слабым утешением. Он с не меньшим презрением относился к нацистам. К счастью, отец заболел под Могилевом и вскоре вернулся в Германию. Дом его родителей в Висбадене разбомбило. В первые годы после войны граф фон Меренберг с дочерью снимали квартиру, которую вскоре «уплотнили». Соседка-француженка заменила Клотильде гувернантку, учила ее французскому. Так что Клотильда не знала никогда не только гувернанток, но и слуг. Детство ее прошло в разоренной Германии, и она привыкла рассчитывать только на себя. Это не лишило графиню оптимизма, но научило хорошо готовить. А вот отец так и не понял перемен и не смирился с ними. Он умер в шестьдесят пятом, и его похоронили в той же ротонде, рядом с бабкой Натальей…

То, что графиня действительно готовит хорошо, я убедился во время обеда. А после обеда мы отправились на старое кладбище к ротонде. Несколько лет тому назад городские власти, по недомыслию, решили открыть на территории кладбища парк. И семейная могила герцогов Нассауских была разорена. Ротонда еще стояла, а вот могильные плиты Николая Нассауского и его матери герцогини Паулины исчезли. Где-то там рядом — прах Натальи Александровны Пушкиной. Отдельной могильной плиты она не удостоилась. Отец рассказывал Клотильде, что люксембургский двор долгое время не разрешал похоронить ее останки в ротонде Нассауских. На окраине Висбадена находится русское кладбище. На нем похоронена бабка Клотильды светлейшая княгиня Ольга Александровна Юрьевская. Она лежит под серой каменной плитой в сосновом лесу среди православных крестов. Рядом — русская церковь. Архитектор Хофман, построивший ее, скопировал храм Христа Спасителя в Москве. Теперь этот храм восстановлен. А раньше, чтобы увидеть его

копию, следовало ехать в Висбаден.

Вечером Клотильда и Энно пригласили меня в казино поужинать, а заодно и посмотреть знаменитую рулетку. Ведь там играли Достоевский и Алексей Иванович, герой его «Игрока». Между прочим, Достоевский отправил издателю рукопись «Игрока» за год до появления в Висбадене дочери Пушкина. А познакомился он с ней только четырнадцать лет спустя в Москве, когда она приехала на открытие памятника Пушкину. В казино поехали втроем, вместе со старшим сыном Александром. Парадные двери казино были ярко освещены. За входом — мягкая ковровая тишина и бесконечные отражения в зеркалах. И тут выясняется, что Александра не пускают. Он хоть и при галстуке, но в джемпере. Ему готовы дать напрокат пиджак и даже целый фрак. Но оскорбленный юноша вернулся домой. А у меня вежливо потребовали паспорт.

— Зачем?

— В истории казино известны случаи, когда проигравший большие деньги стрелялся.

— Так не лучше ли, как в аэропорту, досматривать и отбирать оружие?

— А это у нас не принято.

Общество состояло из нескольких групп, сидящих за столами. Клотильда подвела меня к «мемориальному» столу, за которым играл Достоевский. Во главе стола на высоком стуле сидел крупье во фраке и отдавал по-французски распоряжения. Ему помогали ассистенты во главе и в конце стола. Часть публики сидела на стульях вокруг стола, другие, стоя, из-за спины сидящих ставили круглые фишки на разлинованное сукно, все в черных и красных клетках и цифрах. В голове стола, перед крупье, вертелось колесо, в котором лихорадило маленький шарик, выносивший приговор судьбы. За столом сидело несколько дам в длинных вечерних платьях и меховых боа, безотрывно следивших за полем боя. Видно было, что они просиживали и играли здесь целый вечер. Клотильда купила мне три фишки по пять марок. Я спросил ее, читала ли она у прапрадеда «Пиковую даму». Читала в немецком переводе. Тогда я нагнулся и через плечо сидевшего передо мной господина поставил первую фишку на «три». Колесо завертелось, шарик заметался и вдруг… попал в лунку с номером «три». Тройка выиграла! Ассистент лопаткой на длинной ручке, не взглянув на меня, подгреб ко мне горстку фишек. Их все я поставил на «семь». И тут же все проиграл. Так что до туза дело не дошло. Клотильда смеялась.

— Вот видите, администрация казино права. Вы могли бы застрелиться.

— Нет. Я был Германном. А он стреляется только в либретто оперы, у Чайковского. Настоящий пушкинский Германн, как известно, сошел с ума и попал в больницу.

— Тоже мало радости.

— Но в этом случае, Клотильда, вы лечили бы меня как врач-психиатр, и это было бы для меня большим утешением.

Разговаривая таким образом, мы вернулись домой. За чаем, перед тем как проводить меня в комнату Григория, уехавшего в швейцарский интернат, она сказала:

— А если серьезно, то грех выигрывать здесь деньги, когда в России такая жизнь — нужда и несвобода. Я уверена, пройдет немного времени, и Россия станет свободной. А когда придет свобода, люди в России поймут, как распорядиться своим огромным богатством, которое им сейчас не принадлежит.

Через пять лет у нас началась перестройка.

* * *

Я уже хожу по коридору, а завтра обещают отпустить домой, то есть в Дармштадт. Хоть и не настоящий это дом, а все-таки воля. Утром звонила Клотильда и опять пообещала показать дом Пушкиной в Висбадене. Сказала, что мне нужны вера и мужество, и добавила, что говорит это как врач. А я про себя подумал, что врачебное искусство тут ни при чем. Мужество или есть или его нет. К ней мужество перешло по наследству.

По другую сторону коридора — медицинские службы, кабинеты и гостиная, где по вечерам собираются больные, смотрят телевизор. Окна выходят на реку. Майн здесь широк, но не красив: пакгаузы, трубы, песчаный карьер. Но по вечерам зажигаются коробки нескольких небоскребов, и огненной галактикой рассыпается большой немецкий город. Я читаю Бунина. Это успокаивает. Сегодня, может быть, в десятый раз перечитал «Солнечный удар» и увидел Волгу. Сейчас конец июня, и как прекрасно должно быть на Волге. Песчаные отмели, крутые берега с церквами, нагретая солнцем палуба, ночные, уходящие за борт огни, чай в столовой на носу вечером…