Из зарубежной пушкинианы
Шрифт:
В темноте, ее взором лучистым ведомый,
По блестящим паркетам, вслед белому платью,
Я вхожу. Что здесь? Лета ли брег незнакомый?
Геркуланум ли мертвый раскинул объятья?
Нет, не то. Здесь все прошлое мира, по слову
Красоты, собралось, хоть не ожило снова.
Мир — мозаика, сделан из мелких обломков.
В каждом — память искусства и весть для потомков![24]
Дом
По другую сторону акведука, в парке, стоит памятник Александру I — бюст, на постаменте которого написано, что основание памятника сделано из того же куска монолита, что и Александровская колонна перед Зимним дворцом. Неподалеку колонна, поставленная Волконской в 1830 году, в ознаменование приобретения виллы. Слева от дома Волконской находятся старые ворота, ныне заколоченные. Они выходят на Piazza de villa Wolkonsky. Над ними — герб князей Белосельских-Белозерских.
Мы снова вернулись в «Аллею воспоминаний». Все ли памятники сохранились? Памятников Байрону, Гёте, Веневитинову и Каподистрии я не нашел. Позже из публикации И. Бочарова и Ю. Глушаковой я узнал, что этих памятников не оказалось на вилле уже в шестидесятые годы. Я не нашел и полуразрушенной колонны в честь Вальтера Скотта, которая в шестидесятые годы еще стояла в аллее. Двадцать лет не прошли даром и для стелы в честь Пушкина, которая с отбитым основанием валяется на земле. А что будет с этим памятником завтра? Не исчезнет ли он навсегда, подобно памятникам Байрону и Гёте? Слева при входе в аллею у подножия безымянной стелы валялись куски разбитой плиты. Сложив их, я прочел французское посвящение слугам князей Белосельских, упомянутое Полонским.
Памятники гибнут на глазах…
Чуть ли не каждые 30 лет на виллу З. А. Волконской приходили русские, советские исследователи. В XIX веке о памятниках виллы писали, в XX веке их уже фотографировали, сначала на черно-белую, а потом и на цветную пленку. Все эти сообщения, взятые вместе, напоминают стробоскоп: прибор, как бы останавливающий время. И в этот стробоскоп ясно видно, как гибнут на чужой земле памятники русской культуры. (И на родной, впрочем, тоже!)
Я вернулся к памятнику Пушкину. Стела стояла, как мы ее поставили, на земле, прислоненная к столетнему кипарису. Свои цветы я положил перед ней на землю. Прощай, «Аллея воспоминаний», для меня ты скоро сама станешь воспоминанием. Я подумал, что, подобно живым людям, могилы и памятники в чужом краю одиноки и беззащитны. И еще вспомнились строчки Пушкина, посвященные могиле его друга-лицеиста Корсакова:
Под миртами Италии прекрасной
Он тихо спит, и дружеский резец
Не начертал над русскою могилой
Слов несколько на языке родном,
Чтоб некогда нашел привет унылый
Сын севера, бродя в краю чужом.
В архиве Зинаиды Волконской
И вот, наконец, пришел толстый пакет из США: ксерокопии документов Гарвардского архива З. А. Волконской. И сейчас настало время о них рассказать. Я отобрал в Гарварде и получил лишь небольшую часть материалов архива — то, что мне с первого взгляда показалось наиболее интересным: Пушкин, Гоголь, Жуковский, Мицкевич. Итак, начнем с Пушкина.
Пушкинский материал архива состоит из двух документов: автографа пушкинского послания «Среди рассеянной Москвы…» и копии этого послания с примечанием, сделанным М. А. Власовой. Этот второй документ, как мы увидим, представляет особый интерес. Здесь же отметим, что на странице 21 альбома 46.4 рукой М. А. Власовой написано четверостишие под заголовком «На кончину имп. Е. А.» (императрицы Елизаветы Алексеевны, жены Александра I. В каталоге Гарвардского архива эти стихи ошибочно приписываются
Пушкинский автограф размещен на девятой странице альбома 46.10. Оригинал имеет размеры 203x250 мм, бумага белая без водяных знаков. На левой половине имеются пятна неизвестного происхождения. Текст пушкинского послания, переписанного М. А. Власовой, ее примечание и заголовок к посланию размещены на страницах 3 и 4 альбома 46.4 (альбом М. А. Власовой).
Анализ пушкинских материалов в архиве Гарварда возвращает нас к истории знакомства и взаимоотношений Пушкина и Зинаиды Волконской. Полагают, что Пушкина в дом Волконской ввел Соболевский и что они познакомились не ранее 20 сентября 1826 года. Их первую встречу описал Вяземский: «Помнится и слышится еще, как она, в присутствии Пушкина и в первый день знакомства с ним, пропела элегию его, положенную на музыку Геништою:
Погасло дневное светило,
На море синее вечерний пал туман.
Пушкин был живо тронут этим обольщением тонкого и художественного кокетства. По обыкновению, краска вспыхивала в лице его. В нем этот детский и женский признак сильной впечатлительности был, несомненно, выражение внутреннего смущения, радости, досады, всякого потрясающего ощущения». После отъезда Пушкина в конце октября 1826 года из Москвы в Михайловское Волконская пишет ему письмо, находясь под впечатлением от чтения Пушкиным «Бориса Годунова» 12 октября в доме у Веневитиновых, на котором она присутствовала.
«Москва, 29 октября 1826.
Вот уже несколько дней, как я приготовила для Вас эти две строчки, дорогой господин Пушкин. Но я все забывала Вам их передать; это происходит оттого, что при виде Вас я становлюсь мачехой. „Жанна“ была написана для моего театра, я играла эту роль, и так как мне захотелось сделать из этого оперу, то я была вынуждена кончить шиллеровскую пьесу на середине. Вы получите литографированное изображение моей головы в виде Giovanna d’Arco с композиции Бруни, — поместите ее на первой странице и вспоминайте обо мне. Возвращайтесь к нам. Московский воздух легче. Великий русский поэт должен писать или в степях, или под сенью Кремля, а творец „Бориса Годунова“ принадлежит стольному граду царей.
Кто она, та мать, зачавшая человека, чей гений — вся сила, все изящество, вся непринужденность, кто — то дикарем, то европейцем, то Шекспиром и Байроном, то Ариосто, Анакреоном, но всегда русским — переходит от лирического к драматическому, от песен нежных, любовных, простых, порой суровых, романтических или язвительных, к важному и безыскусственному тону строгой истории?
До свидания — надеюсь скорого.
Княгиня Зинаида Волконская».
Р. Е. Теребенина обратила внимание на одну неясность в этом письме. Действительно, из письма следует, что в конце октября 1826 года Волконская посылает Пушкину изданное в Италии в 1821 году либретто ее оперы «Жанна д’Арк» и литографию фрагмента картины Федора Антоновича Бруни, на которой она изображена в роли Жанны. Итальянское либретто оперы «Жанны д’Арк» известно, его печатный экземпляр вместе с партитурой оперы и партией Жанны находятся в Гарварде. В то же время остается неизвестной упоминаемая в письме картина Бруни (Волконская в роли Жанны). Р. Е. Теребенина делает предположение, что Волконская имеет в виду фрагмент другой известной картины Бруни, где она изображена в роли Танкреда в опере Россини (по пьесе Вольтера). Как известно, этот портрет находится ныне в Русском музее. Андре Трофимов в своей книге (написанной по материалам коллекции, когда она находилась еще в Риме) также упоминает о портрете Волконской в роли Жанны работы Бруни и о том, что Волконская рассылала своим друзьям литографии этого портрета так, как в наше время рассылаются фотографии. Р. Е. Теребенина, кроме того, считала вероятным, что в американском архиве находится письмо Пушкина, являющееся ответом на письмо Волконской и ее подарок.