Из жизни полковника Дубровина
Шрифт:
До вечера прорыва так и не состоялось. Потери-восемнадцать танков, до десятка требующих ремонта, несколько сот солдат.
Генерал потребовал, чтобы любой ценой был схвачен "язык".
Ни авиаразведка, ни наземная разведка не могли внести ясности в обстановку.
На другой день генерал собрал двести с лишним танков и попытался осуществить прорыв по прямой на Мценск.
Бой на этот раз развернулся на шоссе, точнее, сбоку от шоссе, в районе Нарышкина.
Разведка установила, что сбоку от шоссе оборонительные позиции заняла русская пехота.
Командир
Впереди двинулись мотоциклы, сзади танки. Они тащили на прицепе противотанковую артиллерию, за ними бронетранспортеры с пехотой. Таран осуществляли танки Т-IV.
Мотоциклистам пришлось тут же попятиться под огнем русских. Танки двигались, стреляя на ходу. Генерал выехал к месту боя.
Страшно было смотреть на эту лавину стали даже со стороны. Казалось, ничто не могло ей противостоять.
И действительно, с ходу, не прекращая ураганного огня, они ворвались на русские позиции. Видно было в бинокль, как они утюжат окопы. Не пехоте же их остановить!
И вдруг из-за холма, из какого-то укрытия выкатились всего четыре танка, всего четыре "тридцатьчетверки"... Они ударили с фланга, их огонь приходился по бортам немецких T-1V. Огонь с расстояния в бросок гранаты. Но четыре танка против сотни! Немецкие танки развернулись и двинулись в обход "тридцатьчетверок".
Но "тридцатьчетверки" не попятились. Они промчались вдоль строя немецких танков и исчезли так же мгновенно, как и появились.
Вдруг совсем с другой стороны такая же стремительная четверка. Я даже был готов подумать, что это те же танки. Но уж очень быстро они изменили позиции, действуя, как в хорошо отрепетированном спектакле. Они вновь прошлись по флангу танковой армады и оставили пятнадцать горящих танков. А в это время с другого фланга последовал столь же стремительный налет.
Я уже знал от генерала и его командиров, что "тридцатьчетверку" немецкий танк мог поразить, только зайдя ей сзади. Но советские танкисты не подставляли спины, они все время шли сбоку от немецких танков, поражая их в самые уязвимые места.
— Они кое-чему научились! — выдавил из себя генерал.
Он приказал прекратить атаку и сосредоточиться для нового рывка. На этот раз в броске должны были участвовать двести танков и сто бронетранспортеров с пехотой.
Шел дождь, подступали осенние сумерки. "Юнкерсы"
ничем не могли помочь танкам. Но двести танков и без "юнкерсов" сокрушительная сила.
Командир дивизии явился к нам на наблюдательный пункт с донесением, что все силы дивизии сосредоточены для атаки, что они должны ударить почти в одну точку.
Он даже осмелился спросить, не сядет ли генерал в свой командирский танк посмотреть, как будут сбиты позиции русских. Генерал колебался. Еще дребезжали сумерки, но уже расплывались далекие очертания перелесков.
Вдруг дрогнула земля, и откуда-то из-за пригорка возник оглушающий рев и свист. Стало светло как днем, огненные кометы опоясали землю. Рев нарастал, как в кошмаре. Генерал и несколько офицеров из опергруппы сидели в надежном
Опытный глаз уловил, что удар огненных комет проносится мимо, а если бы и не проносился мимо, то и на землю падать в блиндаже не имело бы смысла.
Взрывы слились в один сплошной звук горного обвала. Вспыхнула земля, заплясали языки жаркого пламени. В общий грохот ворвались звуки рвущихся боеприпасов. Горели танки... Горели, как подожженные солнечным жаром. И огонь-то был необычным, языки пламени имели странный голубоватый оттенок.
Генерал, ни слова не обронив, стремительно выбежал по ступенькам из блиндажа. Внизу, в долине, где сосредоточились танки для атаки, все пылало и плавилось...
— Я слышал об этом под Ельней! — обронил он сквозь зубы. — Без разведки ни шагу вперед! Боюсь, что Советы здесь успели против нас выставить танковую армию...
Ночью генерал продиктовал письмо в ставку. Он потребовал приезда из Берлина комиссии, которая удостоверилась бы в превосходстве над немецкими танками советских "тридцатьчетверок".
Утром пришло донесение о потерях: сорок три танка немецких и два русских...
Командир дивизии казался потерянным. Я его помнил по первым дням наступления, помнил под Ромнами.
Таким его видеть не приходилось. Он не мог скрыть дугневного потрясения.
— Вас смутило новое оружие русских? — спросил его генерал. — Никакое оружие не может изменить соотношения сил...
— Мастерство их танкистов, — парировал полковник, — это уже постоянно действующая величина... Они бьют из засады, а мы гоняемся дивизией за несколькими танками... Я не верю, что перед нами танковая армия...
Несколько десятков танков остановили дивизию...
— Ну, до этого мы еще не дожили! — оборвал его генерал.
— Наши подбили русский танк... Водитель жив...
— И сейчас жив? — нетерпеливо воскликнул генерал.
— Сейчас? А вот этого не знаю!
— Я требовал "языка" для личного с ним разговора!
Полковник поморщился.
— После того как наши горели в долине? Я отдал распоряжение, чтобы его перевязали, привели в порядок... Но я не могу ручаться!
— Немедленно доставить его ко мне!
Мне генерал бросил на ходу, что я должен быть у него переводчиком.
Привели русского танкиста. Обгоревший комбинезон, рука на перевязи, обмотана бинтами шея, повязан левый глаз. Лицо черное, от въевшейся в кожу гари.
— Водитель танка? — спросил генерал.
Пленный ответил утвердительно.
Последовал сразу же главный вопрос:
— Сколько на шоссе Орел-Мценск сосредоточено русских танков?
Я не успел перевести вопроса, вмешался полковник:
— Он дал об этом нелепые показания... Пленный увеояст, что перед нами сосредоточено более трехсот танков... В одной точке мы не встречались с такими танковыми силами русских... Оно не могло не быть замечено нашей авиаразведкой... Я положил перед ним карту н попросил указать, где же сосредоточены эти танки?