Из жизни полковника Дубровина
Шрифт:
Генерал никак не хотел в те дни сорок первого года взглянуть на события с общих позиций. Ему всегда казалось со времен польского и французского походов, что он ведет авангард всех войск вторжения. Во Франции союзники Рамфоринха расчищали ему путь и торопили, чтобы не успели вмешаться патриотические силы страны.
В России войска танковой группы генерала уже не могли быть использованы только для движения вперед.
У него отобрали танковый корпус-надо было под Рославлем и Смоленском сдерживать
Но танковая группа была еще грозной силой, ее ударная мощь была еще способна не только на "крупное усилие", но могла сломить сопротивление не одной нашей армии, ибо немецкий корпус был по своему составу равен нашему армейскому объединению. Поддержанные авиацией танковые корпуса были способны на глубокие прорывы в нашу оборону.
Ничто так тогда не выводило из себя генерала, как замедление темпов. Июль и почти весь август эта армада топталась на месте, не проводя стратегических операций.
Движение на Киев началось 26 августа из Рославля.
Я заложил посылку для Максима Петровича с сообщением о повороте армий к Киеву. Но я был уверен, что такой маневр не остался незамеченным командованием Красной Армии. Велась воздушная разведка, действовали партизанские отряды, шла интенсивная переброска войск по железным и грунтовым дорогам, а главноеослаб натиск на центральных участках фронта.
После войны я узнал из докладной записки генерала армии Г. К. Жукова в Ставку, что он точно предугадал этот маневр противника.
Внезапным удар группы армий "Центр" на юг не был, но отразить его было не так-то просто.
Удар на Киев был таранным ударом, и сдержать его силами, которыми располагал Юго-Западный фронт, было невозможно.
Но уже 28 августа головной танковый корпус под контрударами частей Красной Армии остановился и даже перешел к обороне, а через два дня еще одна дивизия попала под контрудар и, оставив на поле боя десятки пылающих танков, откатилась на исходные позиции. В то же время усилился нажим советских войск из района Трубчевска, что сдавило левый фланг группы...
Развернулись бои за Новгород-Северский, но тут же опять продвижение танковой группы было остановлено контрударами. В это же время обострилась обстановка под Ельней, и генерал выпрашивал обратно танковый корпус, который был взят у него для обороны от контрнаступления русских в районе Смоленска.
Корпус невозможно было вырвать из боя, генералу послали в помощь эсэсовский полк и мотодивизию. Мотодивизия не дошла до острия клина, ее срочно бросили под Ельню в мясорубку, которую устроила там немецким войскам Красная Армия.
Генерал не успокоился. 1 сентября он дал повторную радиограмму с требованием вернуть ему корпус и еще несколько танковых дивизий.
Я направил барону записку:
"Господин барон!
При тройном превосходстве в силах генерал не в состоянии
Рамфоринх вызвал меня на свидание в Рославль.
Я привез ему свежие новости с Ельнинского выступа. Потеряв до пяти дивизий и только убитыми около пятидесяти тысяч человек, немцы терпели там поражение. Рамфоринх мрачно выслушал меня и протянул мне мою последнюю записку.
— Что вы этим изволили выразить? Поподробнее!
— Ельня и есть подробность, — ответил я ему.
— Мне понятны ваши желания. В вашем положении я тоже желал бы прекращения войны. Вы не обязаны соблюдать мои интересы, от вас я ждал лишь объективных сообщений. Вы вознамерились оказать на меня давление. Для чего?
Я мог бы, конечно, заявить, что ничего, кроме объективной информации, моя записка не содержала. Но не за этим он приехал в Рославль.
— Вы сами сказали, что в моем положении вы желали бы прекращения войны. А в вашем положении?
— Сначала должны быть окуплены расходы! Вексель выдан, он должен быть оплачен. Гитлеру, если он прекратит войну, платить будет нечем!
— А если он ее проиграет?
— Быть может, и проиграет! Но не сегодня!
— Стало быть, должна платить Украина?
— Пока Украина.
— Армия, когда она начинает грабить, перестает быть армией...
— Армия уже не выполнила своего предназначения!
Я не об этом беспокоюсь... Я хочу задать вам лишь один вопрос: предположим, некоторые лица вознамерились бы прекратить войну. Мне интересен ваш ответ. На каких условиях? Мы еще наступаем и стратегическая инициатива в наших руках... Или, быть может, вы послали мне записку, снесясь со своими? Вам что-нибудь известно?
— Вы ждете контрибуции?
— Да, и значительной! Пойдут ли на это правители России?
— По-моему, не пойдут!
— Я думал, не направить ли вас с миссией получить ответ на мой вопрос... Мы обеспечили бы вам переход линии фронта...
С бароном мне не нужно было играть в прятки. Не провоцировать же ему меня!
— Сумеют ли переправить вам ответ, не знаю...
— Не отозвать ли вас в Берлин? Можно подумать, как вам выехать в нейтральную страну.
— Мой запрос отсюда пойдет быстрее и дойдет надежнее...
Барон поднялся, давая понять, что разговор окончен.
На прощание добавил:
— Кстати, о генерале! Он обратился и ко мне, надеясь на мое влияние... Здесь мы не можем распахнуть для него ворота в глубину страны, а войск для него взять неоткуда... В этой стране каждый несет свой груз тяжести и ответственности... В хоре голосов, поданных за эту войну, звучал и его голос. Ему не следует об этом забывать... А я вам разрешаю напомнить ему об этом! Подкреплений Гитлер ему не даст, он раздражен его медленным движением вперед.