Избавь-трава
Шрифт:
========== Эпилог ==========
Комментарий к Эпилог
1. Немовля — по-украински младенец.
Спать было неудобно и ужасно твердо. Ветров поерзал, просыпаясь, и понял, что сидя спит. Закряхтев, он с трудом открыл глаза. Веки казались налитыми свинцом… И склеенными суперклеем: еле разжались, еле поднялись. Участковый обнаружил себя в кабинете опорного пункта — сидел за столом, уложив голову на папки и дрых, похоже, что всю ночь.
— Инга! Инга повесилась! — чей-то панический рев вызвал в голове ядерный взрыв. Ветров чуть со стула не упал, встрепенувшись.
Черт…
— Инга повесилась! Инга повесилась!!! — вопили явно с улицы — громогласно, как чертова иерихонская труба.
— Черт… Вот, черт… — прокряхтел Ветров, с титаническим усилием отодрав башку от жесткой столешницы. Как же болит башка-то — будто и впрямь, саданули лопатой. Особенно, с левой стороны… Куда Инга во сне навернула.
— Черррт… — шатаясь, Ветров потащился к окну и выглянул, навалившись животом на подоконник.
Вопила Никишина — носилась по двору ОПОПа и голосила, как шершнем ужаленная. К ней уже люди стекались — и Варюхина топотала, и Куркин. Вон, Петька шагает — робко так, и Варюхина его отпихнула. Нужно выходить — они все идут к нему. И чего повесилась-то? Испугалась, что нужно к педиатру везти ребенка? Вот, чертова дура!
Широко зевнув, Ветров потащился на выход. Проползая мимо небольшого зеркала без оправы, он бросил в него мимолетный взгляд. Лицо — без единой царапины, чистое — только очень уж заспанное, и щетина густо усеяла подбородок и щеки. Ленивец какой-то, а не человек. Черт, ну и сон: поляна эта, пропавшие да местный знахарь-шарлатан с котячьим глазом, черт…
— Инга повесилась! — возопила Никишина ему в лицо, едва Ветров показался на пороге.
— А откуда вы-то узнали, что Инга повесилась? — напал Ветров на Никишину, решив ненароком, что тетка отомстила за мужа: придушила горемычную и повесила сама. Инга-то как былинка, а Никишина — тетка крепкая. А если еще и Варюхина помогла…
— Да, проходили мы мимо с Катериной! — изрекла Никишина, ничуть не смутившись. — Мирошку искали…
— А как вы узнали, где его искать? — прищучил ее участковый. — Говорили же, что не знаете, где его капканы?
— Дык, я к Куркину ходила! Врезала ему одну — сразу, ирод, раскололся, где свои ловы запрятал! — боевито плюнула Никишина. — Катерина мне помогла! А ты — мямля! Ходишь все, болтаешь — а без толку!
— Ага, — кивнул Куркин, выпятив пропитую физиономию. — Врезала…
Теперь у него не один, а два фингала: под обоими глазами, как очки… Стоп, как они вообще к Инге попали? Там же псина эта — целый медведь?
— А, какая псина? Там голытьба полная! — изумила Ветрова Никишина. — Гниль да дрань, и во дворе бедлам! Сроду псины не водилось у этой замарахи!
Бедлам? Замараха? Да что такое порет Никишина? Ветров сам видел у Инги в хате: полы сверкают, и разуваться надо… Нет, не видел:
Ветров подавил мерзко рвущийся наружу зевок и решил быть ментом.
— Петька, Авдоткину дозвонился? — рявкнул он помощнику.
— Никак нет… — пожал плечами тот.
— Черт! — выплюнул Ветров, шаркая и размышляя, что ему делать. А делать, похоже, нечего — брать в зубы набор криминалиста и дуть на место происшествия.
Никишина с Варюхиной галдели, как галки, перебивая друг дружку и терзая Ветрову воспаленные мозги.
— Так, все, всем молчать! — Ветров отрезал гвалт, потому что выкрики его чуть не задавили. — Едем к Инге — понятыми будете при осмотре!
***
Ветров убедился в том, что хоромы Инги ему приснились. Права Никишина была: хата низкая, потемнелая и съежившаяся, покосилась на один бок. Заборчик плохонький, местами упал. Хлипкая калитка и дверь самой хаты были настежь распахнуты: не понравилось это Ветрову: местные пошарили уже, пока он дрых на рабочем столе. Обнесли, подчистили — и к черту собачьему перепоганили все улики. К тому же, собаки, действительно, нет — даже будки нет в грязном, заваленном хламом дворе. А вдруг, не сама повесилась Инга — вдруг, Анисимов ее нашел? А у нее, ведь, сын…
— Он и ырку метлой отметет, и упыря задавит на кладбище, — бредила под руку Никишина. — Аггеич — он такой, защитник наш…
— Да, а мою корову как выходил, — вторила Варюхина. — Околела бы, пока из Докучаевска бы врач приехал…
Обе настойчиво рвались к Инге в хату — интерес же гложет, как и всех зевак. Только Куркин в сторонке стоял. Боится — правильно делает.
— Разойтись! — Ветров нацепил суровую ментовскую маску и колоссом вдвинулся в сени — в сырые и зябкие, как оказалось.
Как же тут пусто и тихо — даже шаги его глухие, словно по вате ступает, а не по доскам. Пыль такая, словно этот дом давно заброшен, да трещины в полу — не только мыши бы лазали — слоны. Варюхина с Никишиной тащились позади, за ними — Куркин, а Петька — тот самый последний.
Среди раскиданных в хаосе детских игрушек, валялся опрокинутый на бок табурет, а над ним, на крюке для люстры, висела на колодезной веревке несчастная Инга. Белое платье на ней было заляпано, будто по болотам она в нем ходила, а волосы — распущены по тощим плечам. В седых, как у древней старухи, космах Инги застряли подсохшие листья, трава и такие же синие колокольчики, как возле косточек детских, но поникшие уже.
— Слушайте, Варюхина, а где ее сын? — напал участковый на Катерину, потому как мальчишку нигде в доме не увидал.
— Сын? Какой сын? — развела руками Варюхина, взглянув на Ветрова, как на юродивого. — Нема в ней детей!
— Та она приехала к нам с немовлём^1, — громогласно перебила Никишина. — Но помёрло оно почти сразу — лет-то сколько прошло!
— Да? — глупо булькнул Ветров и еще раз обошел висящий труп. — А ну, очистить помещение! Мне улики надо собрать!
— Тьфу, ты, улитки ему понадобились! — плюнула Варюхина и удалилась, но без малейшего желания.