Избавитель. Том 2
Шрифт:
— Дама придут в бешенство. — Аббан указал на Уонду. — Потребуют, чтобы она сдала оружие и прикрылась. Попроси ее остаться.
Джардир покачал головой:
— Я пообещал Лише, что она сама выберет сопровождающих, и сдержу слово. Нашим людям пора привыкать к обычаям племени Лощины. Возможно, показать им женщину, которая сражается на алагай’шарак, — неплохое начало.
— Если она хорошо себя проявит, — заметил Аббан.
— Я видел, как она сражалась. Если ее обучить, она станет не хуже любого шарума.
— Осторожнее,
Джардир кивнул, прекрасно понимая, что Аббан прав.
— На обратном пути в Дар Эверама держись рядом с Лишей под предлогом обучения нашему языку, — велел он. — Она сама об этом попросила. Мне не подобает слишком усердно ухаживать за ней, но тебя землепашцы примут благосклонно.
— Уж всяко лучше, чем даль’шарумы, — пробормотал Аббан.
Джардир кивнул:
— Я хочу знать о ней все. Какие блюда она предпочитает, какие запахи ей нравятся. Все!
— Разумеется. Ты можешь на меня положиться.
Пока даль’шарумы снимали лагерь, Аббан, хромая, подошел к фургону, в котором ехала Лиша с родителями. Аббан с удивлением обнаружил, что женщина сама правит лошадьми — не держит прислуги и не чурается работы. Он еще больше зауважал ее.
— Можно с тобой, госпожа? — поклонился он. — Мой господин велел научить тебя нашему языку, как ты просила.
Лиша улыбнулась:
— Конечно, Аббан. Рожер может ехать на лошади.
Рожер, сидевший рядом с ней на козлах, скривился и застонал.
Аббан низко поклонился, опираясь на костыль. Дама’тинг оказалась права: нога не зажила до конца и подводила его в самое неподходящее время.
— Если хочешь, сын Джессума, можешь сесть на моего верблюда, — предложил он, указав на привязанное животное. Рожер с сомнением посмотрел на верблюда, но увидел мягкое сиденье под пологом — просторное и богато украшенное. Его глаза блеснули.
— Верблюд очень смирный и будет идти за другими животными без понуканий, — добавил Аббан.
— Ну, если ты так настаиваешь…
— Ты окажешь мне великую честь.
Рожер схватил скрипку, кувырком соскочил с телеги и подбежал к верблюду. Аббан, конечно, солгал: верблюд был, мягко говоря, злонравным. Но едва он плюнул в Рожера, как тот поднял скрипку и с легкостью успокоил животное, словно алагай. Ахману дорога Лиша, но и Рожер — бесценное сокровище.
— Аббан, можно тебя спросить? — Лиша прервала его размышления.
— Конечно, госпожа.
— Ты ходишь с тростью с рождения?
Аббан был неподдельно удивлен ее дерзостью. Соотечественники либо высмеивали, либо не замечали его немощь. Никому не приходило в голову интересоваться у хаффита деталями.
— Нет, я родился здоровым. Я повредил ногу во время Ханну Паш.
— Ханну
Аббан улыбнулся:
— Вот с этого и начнем твое обучение. — Он забрался на козлы и сел рядом с ней. — На вашем языке это означает «жизненный путь». Всех красийских мальчиков в юном возрасте забирают у матерей и отводят в шарадж… учебную казарму племени, чтобы узнать, какую долю им назначил Эверам — шарума, дама или хаффита.
Он постучал костылем по искалеченной ноге.
— Это было неизбежно. Я с первого дня знал, что не гожусь в воины. Я родился хаффитом, и… тяготы Ханну Паш это подтвердили.
— Чепуха, — возмутилась Лиша.
Аббан пожал плечами:
— Ахман тоже так думал.
— Неужели? — удивилась она. — А по его обращению с тобой и не скажешь.
Аббан кивнул:
— Пожалуйста, прости его за это, госпожа. Нас с господином забрали на Ханну Паш в один день, и он не раз противился воле Эверама, таща меня через Каджи’шарадж на собственной спине. Он давал мне шанс за шансом, а я подводил его в каждом испытании.
— Это были справедливые испытания? — спросила Лиша.
Аббан рассмеялся:
— На Ала нет справедливости, госпожа, а в жизни воина — и того меньше. Ты или слаб, или силен. Либо кровожаден, либо набожен. Смел или труслив. Ханну Паш открывает в мальчике мужчину, и в моем случае ошибки не было. В глубине души я не шарум.
— Тебе нечего стыдиться.
— Верно, и я не стыжусь, — улыбнулся Аббан. — Ахман высоко меня ценит, но ему… не подобает прилюдно быть добрым ко мне.
— Это всегда подобает, — возразила Лиша.
— Жизнь в пустыне сурова, госпожа, и мой народ тоже стал суровым. Умоляю, не суди нас, пока не узнаешь как следует.
— За тем и еду. А пока позволь мне тебя осмотреть. Возможно, я смогу подлечить твою ногу.
Аббан живо представил, как на глазах у Ахмана спускает перед Лишей свои шелковые штаны. После этого его жизнь не будет стоить и мешка с песком.
Купец отмахнулся.
— Я хаффит, госпожа, и не достоин твоих забот.
— Ты такой же человек, как и все! И если ты хочешь оставаться при мне, то я не потерплю утверждений обратного.
Аббан поклонился.
— Когда-то я знавал землепашца, который считал так же, — небрежно заметил он.
— Неужели? Как его звали?
— Арлен, сын Джефа, из клана Тюков из Тиббетс-Брука, — ответил Аббан и заметил, что глаза Лиши вспыхнули узнаванием, хотя лицо осталось бесстрастным.
— Тиббетс-Брук находится далеко отсюда, в герцогстве Милн, — сказала она. — Мне не доводилось встречать жителей тех краев. Расскажи о нем.
— У нас его называли Пар’чином, «храбрым чужаком». Он чувствовал себя как дома и на базаре, и в Лабиринте шарумов. Увы, он уехал из нашего города много лет назад и не вернулся.