Изборский витязь
Шрифт:
Орган продолжал играть, выпевая новую, особо торжественную и тихую мелодию. Магистр шагнул вперёд, сходя с крыльца, и толпа испуганно замолкла. Высокий, казавшийся в чёрных доспехах ещё стройнее и суше, Даниэль мог внушить страх.
– Слушайте меня, люди города!
– заговорил он высоким важным голосом, и Ярославко, остававшийся позади него, начал переводить.
– Слушайте волю Бога! Отныне и навек эта земля принадлежит Римской Империи, простёршей длань свою от берегов моря Средиземного до моря Северного. Здесь будет сидеть новый хозяин, а
– Не слушайте его, люди!
– послышался вдруг новый, дрожащий от слабости и гнева голос. Старый князь Родивон Изяславич, отстранив правнука, на плечо которого до сей поры опирался, шаркающей походкой шагнул вперёд. Рыцари, стерёгшие пленников, от удивления не посмели остановить старика сразу.
– Не слушайте его, люди!
– воззвал старый князь.
– Разве ваши отцы, братья, мужья не сражались уже с тевтонами? Разве не знаете вы рыцарей?.. Не верьте их словам! Мы - русские люди, православные, и мы чужими слугами не будем! Гоните их с нашей земли, люди! Бог не попустит...
Вскинув вдруг посох, он замахнулся на ближайшего рыцаря. Даниэль, которому Ярославко быстрым шёпотом передал речь князя, коротко кивнул головой. Рыцарь рывком обнажил меч и резким движением вогнал его в живот старику.
Единый вздох-крик вырвался у всех из уст. Старый князь Родивон Изяславич, подняв посох, покачнулся, захрипел и медленно, опускаясь на колени, упал на утоптанный снег. Люди отхлынули в стороны, глухо и гневно зароптали. Запричитала какая-то женщина. Любава глухо вскрикнула, закрывая себе рот руками - свёкор для неё был ближе отца.
Почуяв, что до сей поры стоявшая смирно толпа сейчас оживёт, возмущённая убийством старика, Даниэль спешно махнул рукой органисту. Тот заиграл громче, и магистр поднял руки, призывая всех к вниманию, и взглядом позвал Ярославку - тот был русским и мог договориться со своими.
– Не страшитесь, люди!
– закричал тот.
– Внемлите голосу разума! Мы не желаем вам зла! Святая римская церковь не только карает грешников и еретиков, но и умеет прощать тех, кто приходит к ней с открытой душой, как к матери. Откройте свои сердца римской церкви - и вы спасёте свои жизни!..
Он говорил долго и красиво, как сам чувствовал. Люди его слушали - недоумённо, настороженно и недоверчиво, но слушали. До тех пор, пока не поднял голову Евстафий.
– Ты призываешь нас отречься от своего Бога и принять латинскую веру?
– негромко спросил он, перебивая Ярославка.
– Но мы - русские люди и ничьими рабами не будем никогда. И Бог, коль он и правда един, видит нас всех и знает, на чьей стороне правда.
Люди загомонили, услыша слова своего князя. Евстафия знали и верили ему. Из задних рядов донеслось несколько выкриков, смысл которых рыцари поняли, даже не зная языка.
– Что мы с ними разговариваем?
– поморщился Даниэль.
– В огонь еретика! Пламя поможет ему и другим избавиться от ереси!
Хриплые, надсадные органные звуки стали ещё громче. Большинство братьев-священников опустились на
Двое рыцарей схватили Евстафия под локти. Не в силах сопротивляться, он последний раз глянул вверх, на небо, сегодня такое высокочистое, почти весеннее, вдохнул полной грудью свежий прохладный воздух. Стало страшно умирать сейчас, в самом начале весны, когда ещё всё впереди...
Страшный дикий крик раздался совсем рядом, и на помощь сыну бросилась мать. Подлетев, Любава не женски сильным отчаянным движением оттолкнула от Евстафия одного рыцаря, вцепилась и чуть не зубами оторвала другого.
– Не дам!
– кричала она хриплым страшным голосом.
– Уймите бабу!
– распорядился магистр.
Рыцари бросились к Любаве. Сразу два копья вошло ей в живот и грудь, и женщину, ещё кричащую, бросили в разгорающийся огонь.
– Мама, - прошептал Евстафий. С гибелью матери в нём самом что-то умерло. Страха не осталось - была только холодная безрассудная ненависть. Медленно, словно каждое движение причиняло боль, он обернулся и плюнул в сторону рыцарей.
– Будьте вы все прокляты, - сказал он.
– Тятька!
– ахнул, не сдержавшись, Иван.
Магистр Ордена Меченосцев Даниэль фон Винтерштеттен отёр ладонью лицо, словно плевок попал в него. Но в него действительно плюнули - они осквернили саму святую римскую церковь! Нет, с этими еретиками по-другому нельзя!
Комтур брат Гильом заглянул ему в лицо, ища взгляд остекленевших, остановившихся глаз.
– В костёр!
– процедил Даниэль.
Рыцари бросились на женщин и детей. Толпа разразилась воплями и причитаниями.
В локти Евстафия, напрягаясь и скользя сапогами по утоптанному снегу, вцепились сразу четверо тевтонов, когда он рванулся к жене и детям. Девочек подхватили, оторвав от рук мамок, и бросили в пламя сразу. Иван попытался защитить мать, но мальчика сбили с ног и, как щенка, швырнули туда же. Беременная Василиса завыла, когда её за косу поволокли по снегу на глазах у мужа.
– Не-ет!..
– рванувшись последний раз, он бессильно обмяк, не чувствуя своего тела.
Его самого должны были бросить следом за ними, но Ярославко вдруг повелительно вскинул руку:
– Стойте!
– и быстро обернулся на Даниэля: - Отдай его мне, магистр!
Даниэль взглянул - рыцари со своим пленником остановились в двух шагах от гудящего пламени, рёв которого уже заглушил крики жертв. Повиснув на их руках, Евстафий остановившимся взором смотрел на огонь, и по щекам его тёк не то пот, не то слёзы. Магистр махнул рукой.
...Уже много позже, когда костёр давно прогорел и угли успели остыть, Ярославко спустился в подвал, где на ворохе соломы сидел Евстафий. Пленный, князь даже не повернул головы в его сторону. Подняв над головой факел, Ярославко некоторое время разглядывал пленника.