Избранница Тьмы. Книга 3
Шрифт:
Что-то лопнуло во мне, последняя струна моего самообладания, бросая в холодный пот и слепое отчаяние, а из глубины поднялось всепоглощающее безликое предчувствие беды, оно закололо на самых кончиках пальцев рук. Надо бежать. Бежать прочь. Немедленно. Прямо сейчас, неважно, куда. Оглядывая стены, сдавленная двумя скалами здоровяков, я бросилась прочь, резко вырываясь из хватки, забывая о ране, но не вышло. Меня нагнали тут же, сковали. Я выворачивалась, упиралась, шипела, как обезумевшая, рвясь из грубых рук стражников, тратя последние силы, пока не потеряла сознание. Алое тягучее марево затопило моё бившееся в боли тело.
Глава 20
Двое всадников выехали из ущелья, пришпоривая скакунов, ринулись вниз по узкой кривой тропинке через утёсы
Рассвет заледенел на горизонте и будто замер не в силах подняться выше и развеять творящийся мрак. Маар гнал жеребца, с остервенением ударяя шпорами бока. Взъярённое животное хрипело, прорываясь неутомимо через сугробы и встречный ветер до последнего дыхания. Внутри Маара было точно так же… такие же порывы безумной ярости нещадно хлестали, и рвал в клочья нутро страх. Маар и Шед загнали до смерти не одну пару коней, добывая новых в трактирах и постоялых дворах, что попадались на пути в Инотиарт. Безумной гонки хватало ненадолго – животные сваливались замертво в снег. Переход оказался слишком долгим. Слишком. И чем ближе Маар подбирался к Инотиарту, тем сильнее полосовала лезвием боль ассару, лишая рассудка и воли одной мыслью – что он может не успеть… Прочь откидывал эту мысль, давая клятву, что выпустит кишки каждому, кто посмел прикоснуться к Истане, навредить, причинить боль. Сердце колотилось, громыхало в груди, как табун лошадей, дыхание пропадало. Маар сжимал зубы, кости выбивало из суставов от бьющейся внутри него штормом силы, неуклонно беспощадно требуя выхода. Две стихии боролись внутри, столкнувшись в смертоносной схватке: демон, что жаждал вырваться и убивать, и он, Маар, сын ведьмы. Тьма всё же порывалась, мутила разум, заволакивала чёрным туманом голову. Маар тряс ей, беря за горло демона внутри себя, подчиняя, давя в себе. Слишком много сил уходило, чтобы бороться с самим собой, не выпускать, держать, слишком много причин позволить тьме вырваться на свободу. В виски стучала бессильная ярость. Что с ней? Что с его ассару? Почему ей больно? Он слышал её, но не видел, и это сводило с ума.
Вдалеке в белых клубах завиднелись лесистые хребты. Вместе с ветром доносился рокот ломающихся веток и гул. С одной из вершин хлынула лавина.
Истану должен был охранять Фолк и увести её в случае опасности. Но зов… он настойчиво бился внутри Маара, вынуждая исгара очертя голову нестись вперёд. Или это был не зов, а то чутьё, которое заставляло его каждый раз возвращаться к ассару. Только теперь Маар понял, что это не чары и не колдовство, а чувства… его собственные, к этой ледяной гордячке, возникшие с самой первой их встречи, когда увидел её в Сожи раненую, умирающую. Что могло ей угрожать? Аред мертва, а этот старикан без своей потаскухи, должно быть, сдох. Что бы там ни было, Маар должен спешить, не останавливаться ни на миг, бить жеребца шпорами до крови и нестись, как одержимый, по снежным ухабам, ломая ноги коню. Какими силами мрака он проклят и обречён, наплевав на всё, мчаться за ассару, чтобы защитить, уберечь, спрятать ото всех?
Никогда в жизни Маар не испытывал такого разрывающего чувства безысходности, что вливалась жидким льдом в душу, сжимая горло, не давая дышать, такого страха, что он может не успеть. Гнев натягивал мышцы до судорог – уничтожить, стереть в пыль имя каждого, кто посмел посягнуть на ассару, тронуть её. Маар слышал глухой стук собственного сердца. Очень громко и очень больно. Посмотрел вверх, на мощно высившиеся каменные хребты и снова вдаль, на темнеющий лес. Осталось его пересечь и спуститься к владениям Бире ван Идлейва. Ремарт всем естеством рвался вперёд, приблизиться и почувствовать её. Инотиарт уже близко, в нескольких милях от него и в то же время на расстоянии длиною в вечность.
Снова остановка в одном из последних дворов. Пока седлали коней, Маар услышал разговор трактирщика с постояльцами.
– Его Высочество появлялся и здесь, в моём трактире со своими воинами, я сам подвал ему свой эль. Все знают, что у меня
– Что ты сказал?
Постояльцы повернули головы. Трактирщик в последнюю очередь вальяжно повернулся к Маару, самодовольно ухмыляясь, но его мерзкая ухмылка сползла тут же, когда к нему приблизился исгар.
– Что ты сказал?! – схватил тот за шиворот громоздкого, как сундук, толстяка, рванув за грудки на себя так резко, что трактирщик выронил из рук кружку эля.
Он ошеломлённо уставился в темнеющие мраком глаза Ремарта, серея. Остальные постояльцы стихли, выворачивая головы, наблюдая напряжённо за иноземцами, не рискуя вмешиваться.
– Я сказал, что его высочество Бире ван Идлейв выезжал в город, все об этом только и твердят. Он почтил мой кров своим личным визи…
Трактирщик не договорил, Маар швырнул его в сторону, и тот полетел, рухнул на стулья и стол, громыхая, перевалил через него, грузно упав на пол, и взревел от боли.
Ярость внутри скрутилась воронкой, завывая ветром и грохотом разрушительной силы. Маар выскочил из трактира, прыгнул в седло подведённого к нему прислужником скакуна. Ударив коня в бока, послал его вперёд. Шед последовал тенью.
Брызги сыпучего снега летели из-под копыт и брюха коней. Маар гнал несчастное животное, не щадя, пока не вылетел из леса, словно смерч, разъярённый, опасный, прямо на каменный утёс к самому краю, сбрасывая в пропасть комья снега, рванул на себя поводья, раздирая животному губы, вынуждая жеребца гарцевать под ним и пятиться назад.
Знакомый кряж уродливой костистой глыбой тускнел сквозь белую пелену урагана, а на его подножии серой грудой – замок, из стен которого валили клочьями сажевые клубы дыма.
– Тебе лучше остаться здесь, – глянул Маар на Шеда.
– Я поеду с тобой.
Маар отвернулся, послав вдоль утёса скакуна.
Глава 21
Я очнулась от того, что меня колотило так, что зуб на зуб не попадал. Холод пробирался под кожу к костям, сжимал мышцы судорогой, и захотелось снова впасть в беспамятство, только реальность происходящего заставила пошевелиться и хоть немного укрыться от этого жуткого холода, только… не смогла. Я намертво припечатана к чему-то твёрдому. Руки и ноги опутаны грубыми верёвками, что овили моё тело, словно змеи, впиваясь в кожу. И я в белом платье, в страшных алых от крови пятнах. Я чуть не вскрикнула, сердце дёрнулось и заколотилось как безумное. Задышала часто и глубоко, стараясь взять себя в руки. Едкий дым обжигал лёгкие, а ветер хлестали по лицу, снег налипал на кожу и одежду, вынуждая захлёбываться и неметь от разрастающегося страха. Я вскинула голову, в панике озираясь по сторонам.
Дым и метель заволакивали грозно высившиеся по периметру стены замка и двор, на котором я оказалась привязанная к… плите? Лойоны каменными изваяниями стояли возле распахнутых ворот, ещё вдоль стен – лучники. Предупреждённые быть наготове. Сбоку от меня на верхнем ярусе переходов восседал Бире ван Илейв. Я застыла, осознание происходящего окатило меня ледяной волной, и тут же я сжала зубы и кулаки, поднимая выше подбородок. Ублюдок…
Болезненный озноб прокатился по телу от очередного порыва, вынуждая меня уклониться и сжаться. Но мне не укрыться. Я вздрогнула, когда из-за плиты вышла женская фигура в серой мешковине, лохмотьями спадающей с худого тела.
Страх и изумление полоснули кнутами, оставляя глубокую борозду горького предчувствия. От незнакомки веяло самой смертью.
– Кто ты? Что тебе нужно? – мой вопрос подхватил ветер и унёс его куда-то в сторону.
Но старуха услышала, вскинула крючковатые руки, похожие на палки, и смахнула с себя капюшон, открывая лицо.
Сердце ткнулось в грудную клетку и остановилось…
– Узнала? – проскрежетала старуха.
Я с ужасом смотрела на выпуклые скулы, изрезанное трещинами-морщинами серое, как старые лохмотья, лицо, полоски сине-серых губ, искривлённые ухмылкой, и бельма вместо глаз – та самая сумасшедшая ведьма, которая спасла меня от королевских лойонов, заточив в забвении. Ведьма, которая пришла за мной в другой мир, вернув обратно. Мой кошмар, с которым я бы больше никогда не хотела сталкиваться. Никогда. Но она стояла передо мной, кривя впалый рот.