Избранное в двух томах. Том 2
Шрифт:
эпитеты: «исторические», «великие», «эпохальные»; к слову «вклад» —
«решающий», «огромный», «непревзойденный», «выдающийся»; к слову «уче-295
ный» — «виднейший», «талантливейший», «крупнейший»; к слову «талант»—
почти все те же эпитеты, что и к слову «заслуги», и так далее — инструкция была
достаточно пространная. Особо строго воспрещалось употребление фразы: «В
дни, когда вся страна. .»
Как видит читатель, условия были довольно жесткие:
сформулировать мало-мальски приличный поздравительно-юбилейный тост, обойдясь без этих апробированных терминов! Но СП, встав с бокалом в руке, дисциплинированно приложил все усилия» чтобы не вызвать воплей бдительной
аудитории: «Нельзя! Нельзя этого.. » Время от времени с преувеличенно
подчеркнутым беспокойством осведомлялся у председательствовавшего: «Я, кажется, ничего такого не сказал?. » И не скрывал своего полного удовольствия, когда благополучно закончил речь, успешно обойдя все подводные камни
установленного регламента. Сел на свое место и победно оглядел соседей по
столу: что, мол, взяли Королева голыми руками? А?.
. .Королев легко разгорался, легко увлекался. Его старый сподвижник
Михаил Клавдиевич Тихонравов так и сказал, вспоминая СП: «Он был очень
возбудимый, увлекающийся человек — в большом и в малом. .» И
действительно, очень любил он это — с ходу пуститься в разного рода
технические фантазии!
Впрочем, иногда не в одни только технические. На одном вечере, посвященном памяти Королева, я сознался, что далеко не сразу научился
различать, что в красочных рассказах Сергея Павловича можно было с чистой
совестью отнести к жанру документальному, а в чем присутствовали элементы, скажем так, творческой фантазии. Потом, после своего выступления, я подумал, что, пожалуй, обманул аудиторию: вряд ли кто-нибудь, кроме разве самых
близких Королеву людей, может поручиться, что научился — сразу или хотя бы
не сразу — различать в его «рассказах из жизни» истинное и, так сказать, домышленное. Мне кажется, что сам рассказчик очень развлекался, наблюдая
доверчивые лица слушателей очередной своей новеллы, и, пожалуй, еще больше
развлекался, видя, как кто-то из этих слушателей пытается — столь же
напряженно, сколь и бесплодно — понять, чему тут верить, а чему — нет.
Отсюда, я думаю, и определен-
296
ные трудности, с которыми по сей день не могут разделаться многие биографы
Королева.
Но, возвращаясь к его фантазиям технического направления, следует
заметить, что предавался он им преимущественно устно: как только дело
доходило до эскиза, чертежа, расчета, сразу же превращался
реалиста, но, я бы даже сказал — в педанта и «поверял алгеброй гармонию»
весьма придирчиво.
Способность сделать внутренне какой-то шаг раньше всех, о которой я уже
говорил, не раз приводила к тому, что его задания казались окружающим
(которые такого шага в своем сознании сделать еще не успели) фантастическими, невыполнимыми. И тут, как вспоминают его сотрудники, очень помогала делу
манера СП выдавать задания в чрезвычайно детальном, конкретном виде. На
листочке бумаги он в таких случаях аккуратно выписывал — что, как и даже
кому персонально надлежит делать. Фантазия оборачивалась реальным делом.
Обыденность формы компенсировала фантастичность содержания.
Но даже от вспышек чистой — не кажущейся — фантазии, на которые
толкала Королева эмоциональность его натуры, почти всегда что-то оставалось
— вроде драгоценных крупинок золота из гор промытой породы. Оставалось — и
через некоторое время переходило в категорию реальных дел, от которых (и
опираясь на которые) СП потом снова на какую-то минуту отрывался для
очередных фантазий.
Впрочем, тут я могу говорить лишь о своих субъективных ощущениях.
Допускаю, что этот цикл («фантазия — реальное дело — фантазия») мне только
виделся. Все-таки я-то сам по профессии — испытатель, а не конструктор. И хотя
в наши дни «создание любого аппарата — это прежде всего испытания» (так
сказал однажды писателю Владимиру Губареву его знакомый конструктор), этап
собственно конструирования, начиная с первых прикидок и набросков, конечно
же имеет свою специфику, содержит свои тайны.
Трудно, очень трудно проникнуть со стороны в технологию любого
творчества и тем более сколько-нибудь точно описать ее!
Самым надежным источником для познания этого тонкого и сложного
процесса все-таки остаются высказывания на сей счет самих конструкторов, — к
со-
297
жалению, очень редкие и отрывочные, но тем более интересные. Вряд ли что-нибудь может заменить то, что называется взглядом изнутри. И трижды досадно, что мы так мало знаем и уже ничего больше никогда не узнаем о том, каковы
были собственные взгляды на сущность и законы технического творчества такого
человека, как Сергей Павлович Королев.
Как всякий крупный организатор, Королев отлично понимал, что такое темп
работы. Особенно ото ощущалось в горячие дни подготовки очередного пуска.