Избранное в двух томах
Шрифт:
почти всех машинах подряд. То это какая-нибудь тряска, то недобор скорости, то
перегрев двигателя — всего не перечислить!
Заказчик перестает принимать самолеты, не выполняется план, банк
зажимает деньги, начальство мечет громы и молнии — словом, начинаются
большие неприятности.
Тут-то и требуется от заводских летчиков-испытателей целый комплекс
качеств: от высокой технической эрудиции, без чего не разобраться в вызвавших
столь
возникают — их давят в зародыше), и до физической выносливости, ибо
гипотезы о возможной природе указанных хитрых причин сыплются как из рога
изобилия, и каждая такая гипотеза требует проверки в воздухе. .
Не мудрено, что в среде заводских испытателей вырастали такие
специалисты высшего класса, как Н. Н. Аржанов, Б. К. Галицкий, Л. И. Миненко, Ю. А. Добровольский, К. К. Рыков, и многие другие.
Таким же блестящим летчиком-испытателем был и Александр Григорьевич
Васильченко.
Задолго до испытаний опытной серии «Ту-четвертых» он уже успел доказать
это.
* * *
Как-то раз, еще во время войны, оказавшись пролетом на аэродроме, где
работал Васильченко, я обратил внимание на непривычно быстро несущийся над
летным полем пикировщик Пе-2, из хвоста которого вырывалось ревущее пламя.
Я тревожно оглянулся на окружающих — не люблю огня на самолете! — но уви-201
дел на их лицах никак не тревогу, а скорее интерес к происходящему, причем
интерес нельзя сказать, чтоб очень уж пылкий: по-видимому, они видели этот
эффектный номер далеко не в первый раз,
— Кто летит?
— Васильченко.
Оказалось, что он испытывал ракетную ускорительную установку с
жидкостным реактивным двигателем (ЖРД), смонтированную в хвосте обычного
серийного Пе-2. Это должно было дать возможность при необходимости на
короткое время резко увеличить скорость и быстро преодолеть зону
интенсивного зенитного огня или оторваться от атакующих истребителей
противника.
Правда, в дальнейшем ЖРД в авиации не пригодились — не выдержали
конкуренции со значительно более приспособленными для работы в пределах
атмосферы реактивными газотурбинными двигателями. Но труды создателей
ЖРД не пропали даром: был создан полноценный задел для ракетной — боевой и
космической — техники будущего.
Новинка была очень интересная, и я незамедлительно отправился
знакомиться с ней на край аэродрома, куда подрулил успевший приземлиться
самолет,
— Кто сделал эту штуку? — спросил я, поздоровавшись с Александром
Григорьевичем
ускорительной установке.
— А вот поговори с ним, — ответил Васильченко и показал мне на плотного, среднего роста человека, одетого в несколько странный, особенно для летнего
времени, костюм: куртку и брюки из какого-то черного подкладочного материала.
И в тот же миг я узнал этого человека. Нас познакомили еще за несколько лет
до начала войны, но после этого встречаться нам — отнюдь не по нашей воле! —
не довелось. Тем не менее я имел полное представление о нем. Больше всего —
благодаря рассказам моего друга летчика-испытателя В. П. Федорова, который
много поработал с этим конструктором и, в частности, испытывал его
ракетопланер, о котором я уже писал. Федоров говорил о нем очень дружески, тепло, с огромным уважением и нескрываемой болью по поводу его нелегко
сложившейся судьбы.
202 Я подошел к конструктору, мы поздоровались, отошли немного в сторону и
сели на какие-то валявшиеся у аэродромной ограды бревна.
В течение всего последующего неторопливого разговора вокруг нас, как
привязанный, встревоженно кружился неизвестный мне молодой человек. Он то
присаживался рядом с нами, то снова нервно вскакивал, то опять садился, изо
всех сил стараясь не упустить ни одного слова из нашего разговора. Судя но
всему, бедняга чувствовал, что происходит какое-то «нарушение», но прямых
оснований вмешаться не видел, так как к категории «не имеющих отношения» я
явно не подходил и держался как только мог неприступно, едва ли не впервые в
жизни изо всех сил напуская на себя важность, соответствующую моему
тогдашнему майорскому званию, да и тема нашей беседы не выходила за
узкопрофессиональные, прямо касавшиеся объекта испытаний пределы. Не
выходила по крайней мере внешне, а что касается так называемого подтекста, то
он никакими инструкциями не предусмотрен.
Наверное, со стороны вся эта картина выглядела довольно комично, но в тот
момент я в отличие от своего обычного состояния способность к восприятию
смешного утерял полностью.
Я видел перед собой другое — еще одну (сколько их?) форму проявления
несгибаемого человеческого мужества. Сквозь сугубо прозаические слова — о
тягах, расходах, количествах повторных включений — предо мной в полный рост
вставал внутренний облик человека, творчески нацеленного на всю жизнь в