Избранное. Том 1
Шрифт:
В конце письма Пазыл рассказывал о предательстве Ма Чжунина. Заман вспомнил слова Пазыла, сказанные во время встречи на дороге из Цзяюйгуаня в Кумул: «Нелегко найти бескорыстного союзника… Лучше всего опереться на собственные силы…»
«Он был прав», — подумал Заман.
— Вы где остановились? — спросил он Салима.
— В хотанском караван-сарае.
— Хм… Там не очень удобно. — Заман немного подумал и добавил: — Приходите к нам вечером.
— Хорошо, — ответил Салим, поднимаясь.
— Посидите немного, чайку попьем.
— Угостите,
Проводив Салима, Заман поспешил к Лопяну поделиться новостью.
Его путь лежал через шумный базар. Уже гостеприимно открыли свои двери столовые и чайханы, зазвучали призывные крики шашлычников, начали торговлю хозяева ларьков, где продавались одежда, ткани, всякая утварь, наперебой предлагали свой товар ремесленники, — словом, базар кипел. Судьбы базарных завсегдатаев, целиком ушедших в каждодневные заботы жизни, были связаны в одно целое невидимыми нитями. Эти люди, кто как мог, боролись за жизнь: сильный брал верх над слабым, умный обманывал глупого, ловкач простака. Тех, кто упускал птицу своего счастья, безжалостно втаптывали в серую пыль. Кто, когда и для чего обрек на все это род человеческий? На такой вопрос никто не мог ответить, все лишь проклинали свою судьбу, и этим дело кончалось…
Заману базар был знаком с детства, но все-таки каждый раз он открывал здесь что-то новое. Несколько лет назад он бегал сюда, чтобы продать сшитые отцом тапочки, и на вырученную мелочь покупал у пекарей хлеб, в деревянной будке мясника — мясо, у зеленщиков — овощи. Если хватало денег, покупал еще арбуз или дыню. И сейчас все эти мелкие торговцы привычно сидели в своем тесном ряду. Все как будто то же и не то — во внешнем виде базара что-то показалось ему необычным. «Эх, Кульджа, родная моя Кульджа! — зашептал Заман, окидывая взглядом базар. — Есть ли на земле другой такой изобильный город?»
А в толпе продвигалось несколько вооруженных солдат. За ними следовало около десятка пароконных арб на высоких колесах. «Эти изверги опять забрали у кого-то урожай, — догадался Заман. — Если бы не они, как вольготно жилось бы народу… Не пришлось бы изнывать под зноем с утра до вечера этой старушке с рукодельем, сидящей на корточках, или вон тому сапожнику, или дунганину, что чинит разбитую посуду… Ничего, скоро настанут дни, и мы навсегда сбросим ненавистное иго!»
— Шагай полегче, чего людей давишь? — остановил Замана его близкий друг Зикри. — Куда торопишься?
— Есть срочное дело!
— Вай-вуй… Что-то ты забегался, приехав из Шанхая, дружище! Думаешь, мы не замечаем?
— Ну хорошо, если заметил…
Их разговор прервали звуки бубна и барабанов. За двумя барабанщиками в плотной толпе продвигались шесть-семь вооруженных всадников. У центра базарной площади они остановились. Все повернулись к ним, потому что обычно в таких случаях сообщали что-нибудь важное от имени губернатора.
— Люди! — закричал глашатай, развернув над головой большой лист красной бумаги. — В этом приказе, на котором стоит печать господина председателя
Толпа силилась разглядеть печать и непонятные китайские иероглифы.
— Узоры печати похожи на стенку китайской веранды, — сострил Зикри, стоявшие рядом с ним засмеялись.
— Войска председателя Цзиня изгнали с территории Синьцзяна разбойника и грабителя Ма Чжунина… — продолжал глашатай.
— Вот так новость! — заговорили в толпе. Но лица большинства выражали плохо скрытое недоверие: «Кто знает, правда ли это…»
— А вы, — продолжал глашатай, — не отвлекайтесь от своих дел, спокойно работайте… — Он немного передохнул. — В ближайшие дни будет пойман и повешен нарушитель спокойствия Ходжанияз…
— Люди! Не верьте этому лжецу! — подал голос Заман.
— Кто это? Держите смутьяна! — крикнул глашатай.
Пока солдаты, расталкивая народ, пробирались к Заману, он вместе с Зикри скрылся. Никто и не подумал выдавать их. На площади стоял невообразимый гул, и что кричал глашатай, никто, кроме его самого, не слышал.
— Надо же быть осторожней! — укорил друга Зикри, когда они выбрались из толпы.
— Пожалуй, мы и так слишком осторожны! Сам видишь, до чего докатились — и все из-за осторожности!..
— Надо знать, где что говорить!
— Ладно, мы еще потолкуем, а сейчас я спешу…
Лопян только что получил телеграмму: товарищи просили его выехать в Урумчи. Он не знал, чем вызвана эта просьба, терялся в догадках. «Возможно, — думал он, — придется остаться там работать… Тогда на кого здесь оставить дела? Почему не сообщили всего?» В этот момент и появился Заман.
— От Пазыла-ака пришел человек…
— Постой, постой, у меня тоже был гость…
— От Пазыла? — удивился Заман.
— Утром пришел, вначале попросил лекарство, потом заговорил о Пазыле. Я выгнал его, заявил, что не знаю никакого Пазыла.
— А как он выглядит? — побледнел Заман.
— Низенький, толстенький, глаза косые…
— Нет, не он! У меня был молодой, стройный джигит. Он показал условные знаки. Вот письмо, написанное самим Пазылом-ака.
— Выходит, гоминьдановские шпионы напали на мой след. Что же он пишет?
Заман изложил по-китайски содержание письма.
— Ма Чжунин рано или поздно должен был предать, — сказал Лопян. — Вопрос только — что за причина толкнула его на это теперь? Письмо Пазыла молчит об этом.
— Зато гоминьдановцы говорят: «Ма Чжунин бежал, и в ближайшие дни мы покончим с Ходжаниязом». — Заман рассказал о происшествии на базаре.
— Гоминьдановская пропаганда, конечно, не упустит такой случай.
— А мы будем сидеть сложа руки?
Лопян достал из шкафа написанную по-китайски листовку:
— Нужно перевести, размножить и распространить.
— До каких пор мы будем переписывать бумажки? Ведь Пазыл-ака приказывает немедленно подняться! — запротестовал Заман, беря листовку. — Или так и будем ждать, когда кумульцы придут в Кульджу? Пора браться за оружие!