Избранное
Шрифт:
— Не забудь соединить носовые проходы с глоткой, — напомнил Гермес, обтачивая локтевые суставы. — Первым своим фигурам ты сделал их слишком узкими.
— Мы разве будем дуть им в нос?
— Конечно, а как же иначе? Каждый в одну ноздрю, ты в правую, Амалфея — в левую. А теперь — внимание! Цвет их становится оливково-желтым! Сюда, Амалфея, скорей, скорей, скорей! Вдохните глубже, не кашляйте, так, хорошо! Минутку! Еще минутку — дуйте!
Амалфея принялась дуть в левую, Прометей в правую ноздрю глиняного болвана, и по его телу тотчас прошла дрожь, зашевелились пальцы ног, задергались губы, засопели ноздри, нижняя челюсть задвигалась вправо-влево, вверх-вниз, с хрипом начала подниматься и
Амалфея испуганно отскочила в сторону.
— Мее-мее-мек! — неодобрительно замекала она. — Бее-бек! Он бьется, бьется! Мек-мек-мек!
— Не мекай, у него все наладится, конечно же, наладится, — воскликнул Прометей, — он просто испугался, что тут удивительного! Ведь он не понимает, что с ним происходит!
В упоении, с сияющими глазами склонился творец над своим созданием, которое от страха испускало сдавленные, гортанные крики, напоминавшие прерывистый лай. Так кричат заблудившиеся лисята, однако для Прометея эти звуки были слаще соловьиных трелей и внушительней грохота рождающейся звезды. С бесконечной нежностью погладил он оживающее существо по носу — оно чихнуло.
— Получилось! — вскричал Прометей, захлопал в ладоши от радости и начал прыгать с ноги на ногу, но Гермес схватил его за плечи и встряхнул.
— Приди в себя! — прикрикнул он. — Вторая ждет! Перестань плясать, тесто портится! Амалфея, сюда! Скорее делайте вдох! Да скорей же, Аид вас побери!
Прометей и Амалфея набрали в грудь воздуху, Гермес крикнул: «Давайте, давайте!», и они снова принялись дуть, титанов сын справа, коза слева, и вот второе существо задвигалось на земле. Оно трепыхалось несколько грациозней, не так боязливо, да и хныкало потише, но тоже прикрыло глаза руками, и лицо его выражало растерянность и страх.
— Привет вам, друзья, — произнес Прометей, — вот вы и с нами! — Руки у него дрожали, когда он воздел их, дабы произнести нечто особо торжественное, но голос его, взвившись до торжественно высокой ноты, вдруг сорвался. Счастье захлестнуло его, и он едва не задохнулся.
— Ну, а дальше что? — нетерпеливо спрашивал Гермес. — Здесь эти созданья хватит солнечный удар!
Мужчина и женщина лежали в изнеможении и легонько постанывали. Казалось, испуг они копят теперь внутри. Амалфея мелкими шажками подошла поближе. Любопытство в ней пересилило страх, а когда она услыхала, как эти двое похныкивают, ее растрогала их беспомощность. Ведь в известной степени это были и ее дети тоже. Как могла нежнее, она принялась своим длинным языком лизать ухо тому из двух, кто выглядел более запуганным. Это был мужчина, от щекотки плач его перешел в смех, но потом он снова испуганно вскрикнул, и все эти звуки слились в устрашающий вой. Вой этот испугал его еще пуще. Вне себя от страха, он заколотил руками и ногами и стукнул Амалфею по носу, а поскольку руки от лица он отнял, глаза его открылись, и, увидев прямо над собой рогатую морду, он из последних сил ударил еще раз и упал без чувств.
Для добрейшей козы это было уж слишком.
— Они неблагодарные, — возмущенно сказала она. — Не умеют себя вести! Мее-мее! Нее-нее! Ничего путного из них не выйдет!
У Гермеса были свои, еще более серьезные сомнения.
— Как ты их доставишь на свой Южный остров? — спросил он Прометея. — Обоих сразу тебе не дотащить, я видел, с каким трудом ты нес козу. А понесешь одного — другой удерет в пустыню или сюда явится лев и сожрет его.
Прометей и сам уже со страхом об этом думал. Малыш
Без помощи друга все так или иначе пойдет насмарку!
— Дорогой Гермес, — начал свою просьбу Прометей, но Гермес решительно мотал головой.
— Самое время мне отправляться в путь, — проговорил он, — моя родня уже вся собралась вокруг золотого дома. Час невероятно благоприятный, я не могу себе позволить его пропустить.
— Милый, любезный, разлюбезный Гермес…
— Можешь обещать мне, что хочешь, это просто невозможно. Пришел мой час, тут уж ничего не поделаешь. Прощайте!
И Гермес взял свой посох, чтобы продолжать путь на Олимп. Тут у Прометея во второй раз пресекся голос, на глаза навернулись слезы, и, когда это увидела Амалфея, она тоже зарыдала.
Слезы ее капали мужчине на лицо, теперь казалось, что и он плачет.
Тогда у Гермеса тоже запершило в горле, но он затряс головой.
— Это невозможно, — печально сказал он. — Невозможно, просто невозможно!
С состраданием взглянул он на Прометеевых детищ. Мужчина, окропленный слезами, лежал неподвижно, и только тихо вздымавшаяся и опускавшаяся грудь да мелкие пузырьки слюны свидетельствовали о том, что он жив. Женщину с той минуты, как взвыл ее спутник, словно трясла лихорадка; раскрыв рот, она беспрестанно испускала протяжные стоны, на очень высокой ноте, а ее полные губы вздрагивали, будто пытались выговорить слова, но от ужаса не могли этого сделать.
Прометей был больше не в силах просить. Подавив слезы, стоял он перед мальчиком, готовым отправиться в путь, и с безмолвной мольбой указывал рукою на беззащитные существа, чья жизнь, едва возникнув, оказалась уже под угрозой.
Гермес в нерешительности медлил, его детский лоб от виска до виска прорезала глубокая морщина.
— Ладно, — сказал он наконец, — есть только одна возможность: отнести их на остров Крит. Это мне как раз по пути.
— Но Артемида мне запрети…
— Вот еще вздор, Артемида! — сердито воскликнул Гермес. — Какой ты, в самом деле, честный простак! У тебя есть батюшкино разрешение выбрать себе любую местность, вот и выбери Крит! Царское слово рождает зло, но может родить и добро! Итак, на Крит! В путь, в путь!
Он вытянулся, став юношей, поднял женщину и, словно цепь, накинул себе на шею, сжав ей, как замком цепи, запястья и лодыжки.
— Пошли! — приказал он и всадил посох в песок.
Амалфея до смерти перепугалась. Если она и не совсем понимала язык, на котором шел разговор, то все же достаточно хорошо уразумела, что ее по меньшей мере на несколько часов оставят здесь одну. В такой пустыне, да кругом еще змеи! И сюда наверняка прискачут ужасные тигры! Умоляющими глазами она смотрела на Прометея.
«Ты не можешь так поступить со мной», — говорили эти глаза.
Прометей и правда подумывал о том, чтобы забрать Амалфею попозже, но теперь у него на это не хватило духу.
— Амалфея, — сказал он, — я возьму вас обоих, но держать буду только одной рукой. Обещай мне лежать спокойно и не болтать! Я постараюсь лететь так низко, как только можно! И не вздумай его лизать, умоляю тебя! Обещаешь?
— Ты полетишь обратно той же скучной дорогой? — спросила Амалфея, а когда Прометей кивнул, обещала закрыть глаза — так уж у нее наверняка не закружится голова.