Избранное
Шрифт:
Неслучайные связи
Его желание заговорить вполне могло столкнуться с ее нежеланием ответить.
К тому же, она почти всегда была занята, – показывала кому-нибудь из покупателей готовальни и тубусы или раскладывала по стопкам тетради.
Из его попыток обратить на себя ее внимание ничего не выходило. Впрочем, эти попытки состояли лишь в том, что он останавливался перед прилавком, за которым она стояла, и внимательно изучал, в каком порядке разложены на зеленом сукне ручки, скрепки, карандаши и все прочее.
Ее разглядывали многие. Кто-то –
Он долго бродил по магазину, оглядывая витрины, был готов уйти в очередной раз ни с чем и неожиданно заметил, что она осталась одна. Но и тогда он не заторопился подойти и заговорить. Это казалось бесполезным, – кто-нибудь обязательно должен был ему помешать.
Когда все витрины были внимательно рассмотрены, ему все же пришлось остановиться перед ней, вымученно улыбнуться и, злясь на собственную глупость, завести разговор про ручки и карандаши. Она отвечала вполне дружелюбно, не улыбаясь, но будто готовясь вот-вот рассмеяться. Он не захотел дожидаться позорного финала и выпалил:
– А можно вас куда-нибудь вечером пригласить?
– Ой, так сразу?.. – спросила она и смутилась.
После разговора с ней он выскочил на улицу, быстро пошел к Пушкинской площади и только у бульварного кольца сообразил, что ему надо в другую сторону. Он был скорее удивлен, чем обрадован, но волей-неволей уже гадал об их встрече. В толпе у входа в метро он вдруг подумал: «А может быть она не придет…». Эта мысль отравляла ему жизнь целых два дня.
Он ждал ее у памятника Маяковскому. Ему казалось маловероятным, что она сейчас появится. Но его пугала сама мысль о том, что придется, наконец, сказать себе: «Ну, теперь-то ждать совсем бесполезно».
Она вышла из метро и стала переходить улицу возле концертного зала, а он смотрел по сторонам, боясь как бы, откуда ни возьмись, на нее не выскочила машина.
Он забыл поздороваться и сказал:
– А я – Саша. А вы?
– Вита, – сказала она и почти без паузы спросила:
– А вы чем занимаетесь? – Будто твердила эту фразу всю дорогу.
– Во всяком случае – не злоумышленник, – сказал он и стал рассказывать ей об институте, в котором служил ученым секретарем.
Была середина сентября. Теплый, но ветреный вечер. Фонари на Тверском еще горели среди листвы, но осень уже чувствовалась.
Они побродили по городу и больше часа простояли в очереди в кафе-мороженое на улице Горького. Кафе закрыли как раз перед ними.
У него мало было, чем похвастаться. Он рассказывал о давних турпоходах на байдарках и об охоте в волжской дельте, а потом – о чем-то одном с другим не связанном, вперемежку с расспросами об ее семье и работе.
– Вы знаете, я уже два раза в МГУ поступала, – сказала она, будто признаваясь в чем-то. – Сначала на биологический, потом на географический.
– А я со второго раза поступил, – сказал он.
– Еще год придется в магазине отработать, – сказала она.
– И как вам там?
– В магазине? Да что вы спрашиваете…
– А можно
– Знаете, честно говоря, я с вами с удовольствием пойду, – сказала она, смутившись.
Эта фраза изменила его. Он почувствовал, что начинает для нее что-то значить. Но его власть над ней оказалась призрачной. Она не разрешила проводить ее до дома и его попытка настаивать сразу испортила ей настроение. Они расстались у метро «ВДНХ».
Мечтания о ней раздражали его своей сентиментальностью. Он не рискнул бы заикнуться о них никому, – настолько они были лучезарно глупы. Но с ними было сладко засыпать и просыпаться.
В театр они опоздали из-за нее. Она пришла минут на пятнадцать позже и извинялась перед ним, как извиняются перед учителями и начальниками. Во время спектакля он поглядывал на нее искоса. Ему казалось, что она улыбается, замечая его взгляд. Но в его сторону она вдруг обернулась недоуменно-недовольно.
В антракте ей не захотелось выходить из зала. Он просидел рядом, не зная, о чем говорить, то и дело предлагая ей принести что-нибудь из буфета.
Он опять проводил ее до трамвайной остановки у метро «ВДНХ». Трамвай долго не приходил. Было очень холодно. На чистом, но темном небе светились звезды и большая луна метила рогом в шпиль останкинской телебашни.
– У меня две недели будет много дел, – сказала Вита. – Даже не знаю, когда мы увидимся.
– Но позвонишь? – спрашивал он. – Позвонишь? Да? В понедельник?
Он прождал ее звонка целый вечер. Она не позвонила и на следующий день.
Злился он только на себя. Злился, что не может уйти, забыть и не ждать ее звонка. Ему казалось, что он понимал ее. Он был намного старше, и, наверное, она чувствовала себя неудобно рядом с ним. «Странно, что я этого не заметил, – думал он. – Ведь это должно было как-то проявиться. Но, может быть, не в этом дело. А тогда что же?» Этого «что же?» находилось великое множество – от заболевшей матери, которую нельзя оставить, до нагловатого парня, который ни за что не хочет, чтобы его оставили ради кого-то другого.
В конце недели он подошел к ее магазину. За двойными стеклами витрин бродил народ. Но блики и тени мешали заглянуть в зал. Ему пришлось прижаться к стеклу. Она стояла за своим прилавком. На ней был облегающий голубой свитер с большим воротом. Она с кем-то разговаривала, в следующее мгновение оглянулась и посмотрела на него. Он отпрянул от стекла, отошел в сторону и подумал: «Что ж, значит, вот так и расстались».
Свет в магазине давно погас, а она все не выходила. Он даже стал опасаться, что проглядел ее, пока прохаживался возле троллейбусной остановки.
Она вышла вместе с полной женщиной в синем пальто. Женщина что-то ей рассказывала, а она почти не слушала и смотрела перед собой. У подземного перехода их остановил парень в длинном черном плаще.
«Вот, теперь все понятно, – подумал он. – Конечно же, с самого начала…»
Ее спутница обернулась и показала куда-то в сторону. Парень кивнул и направился дальше.
Женщина дошла с Витой до метро, что-то крикнула на прощание и начала спускаться по ступеням.
Он подошел к Вите и поздоровался.