Избранное
Шрифт:
— До завтра.
— А потом?
— Я тебе объясню…
Он держал Клод за плечи и говорил, спрятав лицо в ее волосы. Она произносила время от времени: «Понимаю…» Но Башир знал, что она ровно ничего не понимает…
На рассвете он пошел в ванную, принял холодный душ.
— Мне пора, Клод. Где мой выходной костюм, синий?
Клод достала костюм из шкафа.
Он взял ее за руки и, глядя в глаза, ласково сказал:
— Ну вот, Клод, я ухожу. Надолго ли? Не знаю. Может, надолго, а может, навсегда. Мы должны расстаться. И это не только слова, понимаешь? Я не хочу тебя обманывать, ты
— Бесполезно, ты уже ушел! Твои глаза уже меня не видят!
Он отпустил ее.
— Если ты уедешь отсюда, бери все, что захочется. Тетушке скажи, что я храню о ней самые лучшие воспоминания. Если останешься, квартира будет твоей, я буду платить за нее до тех пор, пока у меня будут деньги. Писать мне, думаю, не стоит. А напишешь — не удивляйся, если я не отвечу.
Клод подошла к застекленной двери, открыла ее и вышла на балкон.
— Я буду тосковать об этом, — сказала она, показывая на гавань.
В глазах у нее стояли слезы.
— Значит, ты уже собралась уезжать?
— Если каждый раз придется ждать тебя по пять месяцев!.. В том, что ты пытаешься мне объяснить, я, конечно, не очень-то разбираюсь, но то, что я не создана для жизни с героем, это я знаю точно. Ты и так меня запугал всей этой историей.
— Чем же?
— Всем, что ты рассказываешь.
Он тоже вышел на балкон. Патрули парашютистов следовали друг за другом на расстоянии десяти метров.
— Да не вылезай ты.
Она втолкнула его обратно в комнату.
— Ты, я думаю, права, — сказал Башир. — Такая жизнь не для тебя. К тебе будут врываться по ночам, будут тебя допрашивать, вызывать то и дело в полицию…
— О! Совсем не поэтому.
— А в чем же дело?
— Просто я боюсь оказаться не на высоте.
«Э-э-эко!» Заспанные яуледы выкрикивали названия утренних газет. Он окликнул с балкона одного из них:
— Давай сюда, на второй.
— Не выходи, — сказала Клод.
Башир посмотрел на часы: десять минут шестого, комендантский час кончился десять минут назад… Клод заплакала.
Башир взял свое удостоверение, на этот раз настоящее, сунул его в карман пиджака, который собирался надеть. Яулед все не шел, и он направился к двери прямо в пижаме.
— Наверное, малый не нашел.
Он открыл дверь и остановился на пороге.
— Вы уже встали, доктор?
Башир почувствовал, как кто-то крепко взял его за локоть. На ступеньках лестницы стояли солдаты с автоматами. Тот, что держал Башира, был сержантом.
— Господа, вы, видимо, ошиблись, — сказал Башир.
— Несомненно! — сказал сержант. — Только об этом ты потолкуешь с лейтенантом…
Он вытолкнул его на лестницу.
— Может быть, вы разрешите мне одеться? Ведь я в пижаме, — сказал Башир.
— Да уж это точно, — сказал сержант, — красотой вы не блещете. А пока мсье одевается, я позволю себе нанести ему визит.
Он толкнул ногой дверь и вошел в квартиру.
К величайшему изумлению Башира, Клод встретила их вполне достойно. Она ходила повсюду за солдатами и даже помогала им во время обыска, правда довольно поверхностного. Вскоре ей удалось от них избавиться.
— Здесь
Но сержант, видимо, не понял намека.
Башир наконец оделся.
— Прощай! — сказал он Клод.
— До свиданья, — сказала она, — я буду ждать тебя. Ты не долго, ладно?
И, подойдя поближе, прошептала:
— Теперь я уж не смогу иначе.
Он погладил светлые волосы, прижался к ее губам, мокрым и соленым от слез.
Сержант взял его за руку.
— Держи, доставишь его к Бешеному, — приказал он одному из солдат.
Потом повернулся к Клод.
— Вы француженка, мадам?
— Да, я француженка, только я настоящая, не то что…
Сержант захлопнул дверь ногой.
— Потаскуха ты, вот ты кто!
Пара, сопровождавший Башира, втолкнул его в дверь.
— Получайте вашего каида!
Башир вошел. Камера была большой, без ставен на окнах. От старой соломы, разостланной на полу, пахло плесенью. А на соломе сидело и лежало человек сорок. То были люди в рабочих комбинезонах, заношенных гандурах, а то и просто в лохмотьях неизвестного происхождения. Очутившись среди этих людей, чье несчастье предстало перед ним сразу во всей своей откровенной обнаженности, Башир смутно почувствовал, что его пиджак и брюки английского сукна, черный шелковый галстук и белая рубашка, мягко выражаясь, неприличны. Но он очень рассчитывал на этот костюм, надеясь с его помощью произвести на своих тюремщиков благоприятное впечатление. Уж так повелось, что коли сам привык носить какую-нибудь форму, то и других начинаешь судить по их позументам, оцениваешь и расставляешь их по ступенькам общественной лестницы в соответствии с числом нашивок на рукавах мундира, в зависимости от тряпки, в которую они одеты, и от блеска их ботинок.
На Башира тут же набросились: «Ну, как там наши, держатся? Ты откуда сам-то? А что ты делал на воле? Сына-то моего не видел?»
Не прошло и получаса, как он уже знал всех. Те двое, что обучали его, как изловчиться, чтобы мучений досталось поменьше, попали сюда из-за бомбы, брошенной в кафе «Храбрый петух». Старик — из-за сына. «Он ушел в горы. Ну а я-то при чем? Как бы я его не пустил?» Усатый коротышка был зеленщиком. Пижон — сутенером. С тех пор как его здесь немного покалечили, ему было позволено восстанавливать силы для обещанного ему «следующего вальса». Но, судя по всему, Пижон не очень-то спешил вальсировать. С той поры как его привели оттуда, он почти не ел и целыми днями ощупывал себя, приставая ко всем: «Взгляни-ка на мои глаза. Что, еще так же плохо?»
Говорили они все сразу. А Баширу хотелось остаться одному хотя бы на пять минут, чтобы прийти в себя, подготовиться. Комиссар сказал: «У вас впереди целая ночь для размышлений». А потом его отвели к пара — видно, чтоб ему лучше думалось.
После того как они выжали из своего нового товарища по несчастью все, что могли, каждый вернулся на свой клочок соломы. Рухнул в свой угол и Башир. Он прислонился к стене, закрыл глаза, и все, что произошло сегодня, вновь ожило, мелькая перед ним, как кадры киноленты.